Моя любимая мумия (СИ)

— Ты в порядке? — спросил он, проведя ладонью по моей щеке.

Я только кивнул. Хорошо, что он не спросил меня о моих впечатлениях! Как будто я бы смог выговорить такое…

— Пить хочешь? — И, не дожидаясь ответа, он нашарил чашу, наклонил её над моими губами так искусно, что вино медленно закапало мне в рот.

Я шевельнул губами, проглатывая эти терпкие тягучие капли, и хрипло выговорил:

— Я же опьянею…

— Ты будешь пьянеть лишь от моей любви, — не терпящим возражений тоном сказал он.

Я залился краской и угловато попытался свести колени, а потом и вовсе повернуться на бок. Фараон между тем допил вино и бросил чашу на пол, без лишних церемоний перевернул меня обратно на спину и устроился рядом, положив руку мне на талию. Я раскраснелся ещё больше: вино ударило в голову… а может, и не из-за вина.

— Душно… — пробормотал египтянин и дважды прищёлкнул пальцами.

Тут же двери распахнулись, вошёл прежний нубиец, встал возле изголовья и стал обмахивать нас опахалом. Поначалу я боялся даже пошевелиться: я лежал голый, весь мокрый, легко догадаться о причинах… а он стоит и смотрит, и наверняка делает выводы… Но потом я понял: нубийца это вообще не волновало, он стоял прикрыв глаза и размеренно махал опахалом. Ладно, тогда и я… попытаюсь представить, что он… всего лишь кондиционер.

Фараон с удовлетворённым вздохом перекатился на спину, запрокинул голову, потянулся… Я искоса посмотрел на него, невольно скользнул взглядом по его телу — не оторвёшься, настолько оно прекрасно!.. Но когда взглянул на его член, то непроизвольно зажмурился. Ох… мы с ним только что… Он теперь мой… мой!.. Никогда не подумал бы, что эта мысль может привести меня в такое умиротворённое состояние.

— Тебе не больно? — Фараон наклонился ко мне, его губы почти коснулись моих.

— Нет… — выдохнул я.

Честно говоря, боль я чувствовал, но об этом, наверное, не стоило говорить: первый раз, да и вообще, само собой разумеется… когда с тобой такое делают, что… ох! Эрпат вновь обмакнул пальцы в масло и скользнул рукой между моих колен. Я замер: прямо сейчас? снова? Египтянин мягко провёл пальцами вдоль ложбинки, масло приятно охладило ноющий анус.

— Не нужно стесняться, — сказал фараон, легко целуя меня в губы. — Ты можешь говорить мне всё, как есть.

Наверное, он догадался о том, что я чувствовал…

— Устал? — Он лёг и привлёк меня к себе на грудь, мягко и нежно.

— Немного, — тихо признался я.

— Тебе нужно поспать. Переход не мог не отразиться на тебе… — Эрпат накрыл нас невесть откуда взявшимся покрывалом. — Завтра будет долгий день.

— А что будет завтра? — Я сонно потёрся носом о его грудь.

И тут я вспомнил, что видел (они целовались тогда!), и в моём сердце вновь проснулась жгучая ревность. Неужели завтра всё повторится? Неужели наше возвращение никак не повлияло на ход истории?

— Что-то не так? — Семерхет почувствовал моё смятение и злость, должно быть.

— Нет… — Я помотал головой и зажмурился, отгоняя ненужные мысли. — Просто мне тревожно немного… насчёт завтрашнего дня.

— Не тревожься ни о чём! — Его губы снова и снова касались моего лица. — Происходит лишь то, чему суждено произойти.

«Не хочу, — подумал я, — не хочу, чтобы это произошло!»

Если бы ещё от меня что-то зависело…

========== Свиток восьмой. То, что меняет ход истории ==========

Едва рассвело. Я очнулся от снов, бывших почти кошмарами: мне снился ухмыляющийся Меру, который раз за разом целовал фараона. Виски саднило. Я закрыл глаза ладонью и попытался успокоиться.

Рука Семерхета тяжело лежала поперёк моей талии. Я осторожно переложил её на ложе и сел, искоса поглядывая на спящего эрпата. Его лицо было безмятежно, тело — расслабленно и… прекрасно. Щёки мои вспыхнули, но я уже не испытывал такого сильного смущения, как вчера.

Я сполз с ложа, охнул (всё ещё стоявший у изголовья и дремавший нубиец очнулся и замахал опахалом), не без труда надел юбку и потащился к стоявшему у колонны кувшину. Даже в рассветные часы здесь было адски жарко, тем более после того, что произошло вчера: я был совершенно вымотан, меня мучила жажда и, пожалуй, первое в жизни похмелье. Едва я подошёл к кувшину, от стены отделился слуга, которого я сначала не заметил, и с почтением поднял сосуд (в нём была вода для умывания, как оказалось). Я умылся, вытерся поданным слугой полотенцем. Это меня немного освежило.

— Спасибо.

Он взглянул на меня с недоумением. Наверное, благодарить рабов было не принято. Но как тогда с ними обращаться?

— Я хочу пить, — промямлил я.

Слуга поклонился и, пятясь, покинул покои.

Я от нечего делать прошёл на балкон, едва не споткнувшись о спящих на полу танцовщиц. На улице тоже было душно, но тут хотя бы изредка набегал ветерок. Я облокотился о перила и вздохнул полной грудью.