Моя любимая мумия (СИ)

Что он собирался пообещать, я так и не узнал: за дверью послышались шаги, и фараон поспешно лёг, делая знак танцовщицам. Мне из-за ширмы всё отлично было видно. Та же самая сцена, что я видел тогда: фараон, танцовщицы и вошедший Меру.

— Приветствую тебя, мой господин! — Меру опустился на ложе и поцеловал эрпата в губы.

Меня затрясло от ревности. Я закрыл рот ладонью и пребольно укусил себя, пытаясь справиться с непреодолимым желанием схватить тяжёлую статуэтку кошки, что была в углу, и огреть этого мерзкого предателя по башке, чтобы неповадно было!

— Пей и рассказывай. — Фараон взял чашу и подал её Меру.

— Твои губы слаще вина, — возразил тот, но пригубил из чаши. — Мой господин, боги на нашей стороне: мы проведём ритуал сегодня же! Когда серп Луны коснётся вершины пирамиды, условия будут наиболее благоприятны. — И он положил возле эрпата злополучную коробочку с ядом.

Всё повторялось с точностью до слова, до жеста, до каждой мелкой детали! Мне стало жутко. А если невозможно изменить то, что должно произойти?!

— Значит, в полночь? — сказал Семерхет, и я заметил, что в его глазах разлилась тоска, от которой мне стало ещё жутче.

Воцарилось молчание. Меру явно ждал чего-то, а фараон погрузился в размышления, словно бы забыв о его присутствии. Сердце у меня ёкнуло. Этого не было в воспоминаниях! Что-то менялось. Прямо сейчас.

— Мой господин, — позвал Меру, касаясь рукой щеки Семерхета.

— Руки от него убрал!.. — одними губами прошептал я, всё больше свирепея.

— Ты ещё здесь? — рассеянно спросил фараон.

— Медальон, — напомнил Меру.

— Ах да… — Эрпат отдал ему медальон. — Дальше делай так, как я учил тебя.

Меру забрал медальон и, как мне показалось, с подозрением посмотрел на фараона:

— Ты в порядке, мой господин?

— А почему я должен быть не в порядке? — Семерхет изогнул бровь.

Меру стушевался. Да сразу видно, что у него совесть не чиста! И как фараон, будучи колдуном, — «величайшим во всём Та Кеме», если верить его словам, — не раскусил этого паршивого… этого жалкого… хорька… этого…

— Иди, — приказал фараон, и Меру ушёл.

Я вздохнул с облегчением: хотя бы второй раз они не целовались. Я вышел из-за ширмы, вернулся к ложу. Фараон держал на ладони коробочку с ядом и разглядывал её с прежним рассеянным видом.

— Можно пойти за ним и…

— Нет, — возразил он, — не теперь. Дождёмся ночи.

— Ты такой глупый! — сердито буркнул я, выхватывая коробочку из его руки. — Что ты задумал? Принять яд там, в гробнице? Думаешь, я тебе позволю?

— Нет, конечно. — Семерхет мягко, но властно разжал мою руку и припрятал яд. — Ядом я не воспользуюсь. Но я должен быть там.

— Мы, — уточнил я. — Один ты туда не пойдёшь.

— Ты мне не доверяешь? — Эрпат поднял моё лицо за подбородок.

— Не доверяю. В этом — нет. Я пойду с тобой.

— Хорошо. — Он согласно наклонил голову. — Ты пойдёшь со мной, но ты должен обещать, что не станешь вмешиваться.

— Там видно будет, — отмахнулся я.

— Что это? — Семерхет перехватил мою руку и развернул к себе ладонью.

Я покраснел и промямлил что-то насчёт плохого настроения. Фараон зажал мою ладонь между своих, я почувствовал исходящее от них тепло, даже жар. Колдует? Да, так и было: когда египтянин развёл ладони, от укуса и следа не осталось! Фараон поцеловал мою ладошку и строго сказал:

— Не причиняй более вреда своему прекрасному телу. Оно принадлежит мне, и лишь я могу делать с ним такие вещи.

— Да что ты… — фыркнул я, но его губы накрыли мой рот, и я забыл обо всём на свете.

До полуночи было ещё достаточно времени.

Пока фараон отвлёкся на доставленное слугой донесение, я благополучно улизнул на балкон: не сделай я этого, дело бы опять закончилось постелью. Там я обнаружил бритоголового писца, сидящего возле столика со скарабеем и делающего какие-то пометки на папирусе. Увидев меня, он почтительно поклонился.

— Что ты делаешь? — спросил я.

Жук ползал по столику, шурша подкрылками. Песок уже весь был испещрён его следами, осталось лишь всего несколько читабельных иероглифов.

— Скарабей предсказывает, господин, — почтительно ответил писец.

— Что предсказывает? — не понял я.

— Разлив Нила, — раздался голос Семерхета, — и другие события. И никогда не ошибается.

Фараон вышел на балкон, поднёс руку к скарабею, и тот проворно взобрался к нему на ладонь.

— Скарабей говорит, что Нил разольётся через девять дней, — сообщил писец.

— Можно спросить? — Я посмотрел на эрпата, он согласно кивнул. — Если скарабей никогда не ошибается, неужели он не мог предсказать предательство?

Семерхет смутился, потом быстро проговорил, отводя взгляд:

— Он предсказывал. Но я отнёсся к этому слишком беспечно. Мой разум был пленён…

Лучше бы я и не спрашивал! Я сделал вид, что эти слова меня ничуть не задели, и осторожно погладил жука пальцем по спинке:

— Впервые вижу ручных жуков.

— Ты многое ещё узнаешь. — Фараон поцеловал меня в макушку. — Можешь спрашивать и у Тутмоса. (Писец при этих словах поклонился нам обоим.) Он сведущ и сможет удовлетворить твоё любопытство, если меня не будет рядом.