Он разваливается на кровати в боксерах, вонь от него перекидывается на мою сторону, несмотря на то, что между нами как будто целое Манхэттен-авеню. Будь он освежителем воздуха, как бы его назвали? Частично усвоенное шампанское бриз. Ослепительный герпес.
– Было весело, детка, – отвечает он. – Тебе стоило пойти.
Я сказала Бретт и Лизе, что отправилась в турне сегодня, но на самом деле уезжаю завтра. Я останавливаюсь в трех городах, пробираясь по стране к Лос-Анджелесу, к кульминации в виде ужина с женщиной-режиссером. Я всегда сама бронирую билеты (продюсеры не отправят нас бизнес-классом – шоу показывает настолько успешных женщин, что они уже должны летать бизнес-классом), поэтому никто не знает, что во время вечеринки в честь помолвки Бретт я была в Нью-Йорке.
Когда я получила по электронке от Арч письмо с заголовком «Тс-с-с-с!», то ответила за двоих: «Придем!» Но по мере приближения даты в моем горле как будто копился специальный коктейль из яда. Мысль о том, чтобы поднять бокал шампанского за счастливую пару, одна половинка которой – мерзкое хладнокровное животное, умеющее подстраиваться под любую температуру, какая ни была бы в ее окружении, казалась совершенно невыносимой.
Ударяю кулаком по подушке, сплющивая ее, чтобы рассмотреть профиль Винса в темноте яркого города.
– Все сочли странным, что ты пришел без меня? Просто мне показалось, что один из нас должен присутствовать. Не хотелось, чтобы они думали, будто я, ну, знаешь, затаила обиду.
Винс закрывает глаза, огорченно вздохнув, и не потому, что устал.
– Нет, детка. Никто так не думает. Все верят, что вы помирились.
Идеальная возможность сообщить ему то, что съедало меня несколько месяцев, но на что не хватало смелости. Винс знает?
– Ты веришь, что мы помирились? – Трусливо, но лучше, чем умышленное игнорирование.
Винс не спешит отвечать, с умом подбирает слова.
– Не думаю, что тебе нужно с ней мириться, если ты этого не хочешь, – говорит он, и этот ответ даже близко не такой двусмысленный, каким кажется. Давненько мы не подбирались к правде. Мое дыхание щекочет ноздри. Я могу заплакать. Но не стану.
– Я ценю это, – лепечу я на грани слез. – Хорошо, что никто ничего не сказал. Хотя я была уверена, что Лиза может.
– Лиза ничего не сказала. Бретт ничего не сказала. Джесси ничего не сказала. Все хорошо. Правда.
Резко сажусь, слез нет, сердце похоже на бьющуюся рыбу, застрявшую в моем горле.
– Там была
Винс со стоном закидывает руку на глаза, пожалев о своих словах. Он знает, что Джесси появляется на съемках лишь тогда, когда сцена имеет первостепенное значение. Она встретится со мной в Лос-Анджелесе – впервые для меня, и я невероятно этим горжусь. А теперь вечеринка в честь помолвки – празднование самого банального достижения в жизни – находится на одном уровне с ужином с номинированным на «Оскар» женщиной-режиссером? Поверить не могу, что говорю это, но Иветта Гринберг была права. Шоу сбилось с пути.
– Она забежала минут на пять, – отвечает Винс сухим голосом, на который перешел после нескольких лет отговаривания меня от глупостей.
– Она что-нибудь говорила про спин-офф с Бретт о свадьбе?
– Боже, детка. – Винс переворачивается на бок, наказывая меня своей спиной. – Она пробыла-то там две секунды. Не знаю. Возможно. Но сомневаюсь. Эта свадьба никогда не состоится.
Я все еще сижу на кровати, пожевывая большой палец, но паника постепенно ослабевает.
– Ты так думаешь?
Винс отвечает коротким уверенным смешком.
– Это все ради сюжетной линии. И ты это знаешь.
Вытаскиваю большой палец изо рта, пока не испортила маникюр для Лос-Анджелеса, и вдруг вспыхиваю признательностью за то, что он смотрит на Бретт и видит то же, что и я: слишком переоцененную, с избыточным весом выпендрежницу, которая ради денег и славы обманом превратила борьба за права женщин в бренд. Признательностью и чем-то еще: решимостью добавить истинности в эту шараду, приступить к следующему этапу поддержания моей значимости. Прижимаюсь к бледной безволосой спине мужа и закидываю руку на его узкое бедро.
– В таком случае спасибо, что представлял нас сегодня. Я просто волновалась за то, как выглядел мой отказ в последнюю минуту. Но не могла заставить себя пойти.
– Все нормально, – раздраженно говорит Винс, подтягивая колени к груди и напряженно сворачиваясь в позу эмбриона. Приходится приложить немного усилий, чтобы проскользнуть рукой между его бедер.
– Господи, – ахает он, – у тебя холодные руки.
Ауч. И все равно встаю на четвереньки – упорство подавляет достоинство, – заключая лицо Винса между рук, а бедра – между коленей. Несколько унизительных секунд он лежит без движения, но потом расслабляется и выпрямляется, переворачиваясь на спину – лицом ко мне.
– Тебе рано вставать, – пытается отмазаться он. Я целую его. Его дыхание пахнет отвратительно.
Просовываю руку под резинку боксеров и беру его член большим и указательным пальцами. Его пенис мягкий и податливый, в своем обычном состоянии.