Я не дружила с коллегами из других изданий. Не ходила на общие тусовки. Иногда, впрочем, ходила — и каждый раз разочаровывалась. Казалось, обсуждается какая-то ерунда, не работа, а сплетни — кто женился, кого уволили. Другие журналисты не очень уважали Новую — говорили, что мы слишком активисты, что нам позволяют быть, потому что мы не пишем ничего стоящего, что у нас мизерные зарплаты (про зарплаты правда). Я даже не отвечала им. Я знала, что работаю в лучшей газете на земле. Все чаще журналисты рассказывали про цензуру в своих СМИ и снятые тексты. Их издания закрывались — одно за другим, все меньше было мест, где можно работать.
Новая жила. Нас непросто было закрыть. Мы сами владели основным пакетом акций нашего издания, сами выбирали себе главного редактора, членов редколлегии и редсовета. Выборы проводились раз в два года. Предвыборные программы, предвыборные дебаты, печатались бюллетени, избиралась счетная комиссия. Снаружи выборов уже нет, а у нас есть. Мы думали, это смешно.
Главным редактором чаще всего выбирали Муратова. Он большой, бородатый, голубоглазый, похож на Хемингуэя. Ходит в растянутых майках. У него есть странный дар: он всегда придумывает тему, которая выстрелит, — даже если она вначале кажется безумием. Однажды он отправил Лену Рачеву в Науру — островок в Тихом океане в 20 квадратных километров, и оказалось, что не зря отправил. Когда-то он учился на фольклориста. Он любит широкие жесты и большие дела. Он любит меня, а я его. Несколько раз мы ссоримся, и я долго плачу. Кто меня еще может так обидеть. Когда у моей мамы подозревают рак, он достает деньги и организует обследование — быстро, за сутки. Рак не подтверждается, я могу жить дальше. У него в кабинете всегда есть что выпить. У стены — коллекция клюшек великих хоккеистов, и он ее постепенно распродает, отправляет деньги на лечение детей, самых безнадежных. Когда Муратову вручают Нобелевскую премию мира, я очень радуюсь. Мне кажется, теперь его не убьют. Мне кажется, он наконец стал равен себе и в глазах остальных, внешних людей. Он распределяет деньги премии между благотворительными фондами, не оставляет себе ничего.
В своей нобелевской речи он говорит о войне. Он видит, как она приближается, и пытается ее остановить.
У него не получится.
Мы смогли проработать с начала войны 32 дня. Потом Новая получила два предупреждения цензурного агентства, дальше должны отобрать лицензию СМИ. Без лицензии работать нельзя. Сотрудники голосуют за то, чтобы приостановить выход газеты и так ее спасти. Я не голосовала. Я была на войне.
Лицензию отобрали все равно, через пять месяцев. Новая газета судилась. Новая газета проиграла все суды.
Новой газеты больше не существует.
Теперь, когда нас больше нет. Когда нет ни планерок, ни летучек, ни ебаного подписания номеров, нет репортерского бега, мата, слез, маленьких побед, гигантских страшных событий, которые надо уместить в тексты. Когда случилось все, чего я боялась, и я пустая, мне не за что больше держаться, я могу думать.
Девиз Новой газеты был — у нас те же буквы, но другие слова.
Сколько весит слово?
(иногда как целая живая жизнь)
Может ли слово противостоять вооруженной тирании?
(нет)
Может ли слово остановить войну?
(нет)
Может ли слово спасти страну?
(нет)
Может ли слово спасти того, кто его произносит?
Меня оно спасло.
Но только меня.
Сноски
1
В 1990-е годы во время экономических реформ невыплата зарплат стала систематической и массовой. В 1996 году в Центральной России деньги не платили 49,3 % работников, на окраинах — до 69 %. Инфляция была катастрофической. Только за 1992 год цены выросли в 26 раз.
2
В 1998 году шахтеры, которым перестали платить, перекрывали железные дороги и бастовали у Дома Правительства. Они требовали отставки президента Бориса Ельцина.
3
Борис Ельцин объявил об отставке с поста президента России 31 декабря 1999 года. Выборы главы государства прошли 26 марта 2000 года.
4
В сентябре 1999 года в Москве, Буйнакске и Волгодонске произошла серия терактов. В Москве террористы заложили взрывчатку в подвалах домов. В Буйнакске и Волгодонске взрывчатку привезли к жилым домам на грузовиках. В результате четырех терактов погибли более 300 человек. По официальной версии российских властей, взрывы были организованы незаконным вооруженным формированием Исламский институт «Кавказ» и осуществлены боевиками с Северного Кавказа. Однако существует и другая версия, согласно которой к взрывам домов были причастны российские спецслужбы.
5