Моя любимая страна

Половина Нины кажется другим домом. Спертый запах, груды тряпок по углам, пол устелен обрывками газет. Батареи банок: Нина их собирает и отмывает. Потолок в серых разводах — когда-то тут топилась печь. Сейчас не топится: нет дров, и Нина спит в одежде. На столе, на шкафу, под кроватью — стопки газет. Когда Нина получает пенсию 6200, она едет в Лихославль и покупает все газеты, которые найдет в киоске. «На 700 рублей где-то. Знакомая в том киоске работает, на Нинку не нарадуется, — рассказывает Анна Чеславовна. — Кроссворды, спорт — все гребет».

Еще на столе стоят три свежих, очень красивых, с умом составленных букета. Все свободное время Нина собирает цветы.

Ложится Нина не раньше двух: «Хожу! Брожу! За каждым слежу!» — «Иногда спишь, а она стучит в окно бутылкой, — жалуется Анна Чеславовна. — Я ей: «Блядь, Нина, отъебись, голова болит». А она: «Пусти меня, поговорить хочу». Пускаю. А то совсем одичает».

Еще Нина часами следит за другими обитателями Шлюза — цыганскими детьми. Цыгане живут в двух домах с другого края платформы. Один дом занимают дед Николай и его русская жена Надя. В другом — большая семья: цыганка Лена, ее муж Саша и семеро детей — от года и девяти месяцев до семнадцати лет.

— Саша, Маша, Коля, Света, — начинает перечислять Лена. — Тьфу ты, много их больно!

Она, подбоченясь, стоит в дверях дома. А ее чумазые дети невероятной красоты виснут на перилах, раскачиваются на заборах, бегают в высокой траве. У Русаковых нет ни огорода, ни сада, ни скотины. Заросшая полынью и крапивой земля.

— Чем кормимся? Халтурим. Муж по строительству, я кому огороды копаю. Да четыре тысячи детского пособия. Вот и весь наш бизнес.

Дети собирают грибы и валежник, ягоды и металлолом. В школу никто из них не ходит. «Какая им школа, если одна электричка в день!» — восклицает Лена. Лукавит: Русаковы только год назад переехали из Новгородской области, и школа там была. Просто «у нас это как-то не очень принято. Я сама только четыре класса имею. Учу их сама немножко». Читать и писать маленькие Русаковы не умеют. Кроме старшей, Маши, — она может написать свою фамилию. Вся стена дома исписана мелом: Маша тренировалась.

В доме есть телевизор, и все знания о мире за границей станции Шлюз дети черпают оттуда. Старшие, правда, бывали в Лихославле. В Москве не бывал никто. «Некогда мне с ними кататься!» — смеется Лена.

А вот телефона в доме нет. Был мобильный, но потеряли. И поэтому, когда две недели назад у маленького поднялась температура, вызывать скорую бегали к Чеславовне. Скорая согласилась доехать «до поворота». И Лена «летела» сначала через рельсы, а потом два километра с маленьким на руках.

Анна Чеславовна с цыганами старается не общаться. Во-первых, «грязные». Во-вторых, выкапывали ее картошку. В-третьих: «Зарезала я поросеночка, а мяско засолила в банках. Так они у меня банку-то и спиздили!» А было так. Чеславовна оставила подвал открытым… Не подвал — сокровищницу с многолетними запасами. «Раньше с южных поездов покупала персики, вишню, черешню, да и свое закатывала — лечо какое, грибы. Банок двести за лето получалось». И вот возвращается Анна Чеславовна с работы, а муж ей говорит: «Сиганул кто-то из подвала, прямо мимо меня, и с банкой». — «Ну я сразу к цыганам. — Дверь открываю, а они вокруг банки сидят. Мяса там было — килограмма четыре с половиной, так на донышке только и осталось. Хлеба у них, видимо, не было, еды вообще никакой не было, так они мясо так и ели! Без гарнира!!! — возмущению Анны Чеславовны, кажется, просто нет предела. — Я орать, а папка их, Саша, схватил лопату и чуть мне голову не размозжил. Я психанула, вызвала ментов, благо друзья надежные имеются. И теперь эти ко мне больше не суются. Только так иногда: дай, мол, грибочков».

Вечернее развлечение на станции Шлюз — смотреть на «Сапсаны». На перрон выходят за полчаса. Все — Анна Чеславовна, Нинка, Лена с детьми, Николай с женой Надей. И сразу же обрывают одичалую сирень — сделать веники от комаров: «Ядовитые скотины».

Но вместо «Сапсанов» по рельсам ползет какое-то чудище с красной мордой.

— Маневровый, что ли? — бросает семилетний Коля.

— Нет, ты че, дурак, это обкатной вагон, — поправляет его Света.

Дед Николай — колоритнейший цыган с беломориной в зубах — хвастается: «Богатый я внуками. Тридцать их у меня. Четыре сына было еще, выжило, правда, два. И дочка. Хорошая семья. Настоящая. Большая». Николай шестнадцать лет проработал обходчиком. Теперь следит за детьми: «Хех, усмотришь разве! По рельсам бесы так и скачут!» «Бесы» довольно смеются.

Два вечерних «Сапсана» обитатели станции Шлюз пропускают молча. Только Маша теребит веревочку на шее — с крестиком и одинокой золотой серьгой.

Потом еще курили и смотрели вслед последней «птичке». Там была Москва.

— Вот ни за какие деньги в этой Москве не стала бы жить, — вдруг сказала Лена. — Каждый день там такая… это… тусовка.

— И не наша это судьба, — сказал Николай.

— И не судьба, — согласилась Лена.

Станция Калашниково