Моя любимая свекровь

– Хочешь знать, какой матерью я хотела бы быть? – Нетти кричит. – Такой, которая помогает своим детям, когда те обращаются к ней за помощью! Такой, которая дает им почувствовать себя любимыми, а не ленивыми никчемными тунеядцами!

– Так ты будешь давать своим детям все, что они хотят? – откликается Диана. Она чуть повышает тон, и я вижу, что она тоже начинает волноваться. – Научишь их, что можно иметь что-то даром и что все достается без труда?

– Думаешь, я не трудилась ради ребенка? – Голос у Нетти срывается, лицо красное. – Я пытаюсь уже три года. Я принимала все известные лекарства от бесплодия. Я прошла два неудачных раунда ЭКО. У меня было четыре выкидыша.

Диана качает головой и отводит взгляд. Но когда она складывает руки на коленях, я замечаю, что они дрожат.

– Помочь – это худшее, что я могла бы для тебя сделать, Нетти, – говорит она.

– В таком случае ты фантастическая мать, – говорит Патрик со своего табурета в конце стола. Он поднимает банку пива, салютуя собравшимся: – Счастливого нам Рождества, а?

28

ЛЮСИ

НАСТОЯЩЕЕ…

Запрокинув голову назад, Патрик издает долгий, громкий (и довольно неестественный) смешок. Джерард, Нетти и Олли смущенно отводят глаза, но я не могу оторвать от него взгляда. Он выглядит…. иначе. Его губы совершают отрывистые, подергивающиеся движения, как будто не могут решить, изгибаться вверх или вниз.

– Вы хотите сказать, что Диана ничего не оставила своим детям?

Он прижимает большой и указательный пальцы правой руки к вискам и качает головой. Джерард смотрит на лежащие перед ним документы.

– Только кое-какие личные вещи. – Он находит нужную страницу и надевает очки. – Фотоальбомы, мебель из ваших детских спален, которую можно забрать, когда вам будет удобно. Нетти Диана оставила свое обручальное кольцо, а Олли – коллекцию сигар его отца. Люси получает ожерелье…

Изо рта Патрика вырывается какой-то хрип, который может быть смехом или, возможно, вздохом.

– А наличные? Недвижимость?

– Благотворительная организация Дианы продолжит свое существование, и будет назначен попечительский совет, который будет контролировать ее работу. Наличные деньги пойдут на обеспечение ее бесперебойной работы, а также на поддержку других фирм и предприятий, которые, по мнению совета, будут ей способствовать. Недвижимость будет продана, и вырученные средства также пойдут…

– Извините, – на этот раз перебивает, поднимая руку, Олли. – Можно вернуться на шаг назад? Мы вообще ничего не получаем, кроме личных вещей? Нет. Тут, должно быть, какая-то ошибка.

Вид у Джерарда мрачный.

– Уверяю вас, ошибки быть не может. Диана ясно выразила свои пожелания. – Он моргает, выдерживает паузу.

– Мы можем это оспорить?

– Можете, – отвечает Джерард, явно ожидавший подобного вопроса. – Но процесс будет не быстрым.

– Мы выиграем?

– Возможно. – Он колеблется. – Как душеприказчик я не могу давать вам советы по этому поводу, но я бы предложил вам обратиться за юридической помощью, как только вы все обдумаете.

– Нам не нужно об этом думать, – говорит Олли. – Мы будем оспаривать завещание.

– Я… согласна, – поддерживает его Нетти.

– Я тоже, – говорит Патрик.

– Люси? – обращается ко мне Джерард. – А ты что думаешь?

Я поворачиваюсь на стуле и перевожу взгляд с Патрика на Нетти, потом на Олли. Их лица искажены болью и недоумением. Но есть в них что-то еще, что-то уродливое. Настолько уродливое, что мне приходится снова повернуться на стуле.

– Это не имеет ко мне никакого отношения, – говорю я Джерарду. – Решительно никакого.

29

ДИАНА

ПРОШЛОЕ…

По-видимому, в нашем доме больше тридцати комнат. Непостижимо. Когда Том впервые привез меня посмотреть на дом, я наотрез отказалась здесь жить. Я проводила свои дни с женщинами, которые жили в домах размером с парковочное место, почему я должна жить во дворце? Но Том, как обычно, меня уговорил. Забавно, как быстро начинаешь воспринимать то или иное как должное. Забавно, как может исказиться мораль.

Сегодня мы с Томом устроились в «берлоге». Я – на одном конце дивана «Честерфилд», Том – на другом. Задрав ему брюки выше колен, я массирую ему икры. В последнее время у него проблемы с ногами. («Просто старость», – всегда говорит он, когда я настаиваю, что надо сходить к врачу). По ночам я часто вижу, как он расхаживает по спальне, поскольку у него сводит икры.

– Ммм, – бормочет он из-за газеты. – Гораздо лучше.

Прошло две недели с того, что Том с улыбкой называет рождественским Уотергейтом. Хорошо ему улыбаться, ведь с ним-то дети еще разговаривают. Это выводит меня из себя. Легко быть популярным, когда ты всегда на все соглашаешься. На самом деле именно из-за него мне надо быть такой. Без «злого копа» не обойтись. Будь и отец, и мать у них как Том Гудвин, какими бы они выросли?