Моя любимая жена

Из центра города такси повезло их по уныло одинаковым улицам, застроенным уныло одинаковыми серыми домами. Это был коммунистический город в китайском воплощении. Километры улиц и ряды домов, полностью исключающих даже намек на индивидуальность. Но и здесь, в окнах этих омерзительно одинаковых квартир, светились красные фонарики.

Билл держал Цзинь-Цзинь за руку и думал о мире, в котором она выросла. Была ли она похожа на нынешних чанчуньских ребятишек, радостно спешащих с родителями домой? Вряд ли. Эти дети принадлежали уже совсем к другому поколению. Детство Цзинь-Цзинь было намного тяжелее. Она не очень любила рассказывать о нем, но даже по ее коротким фразам Билл догадывался, как сильно бедствовала их семья. Цзинь-Цзинь могла утаивать воспоминания. Но мизинцы на ее ногах… достаточно взглянуть на эти пальчики, чтобы о многом догадаться.

Ее мизинцы на ногах были совсем детскими, сморщенными, несоразмерными с остальными пальцами. Как ни странно, Цзинь-Цзинь даже гордилась этим и утверждала, что родилась с такими мизинчиками, унаследовав их от матери. Билл не спорил с ней. Но настоящая причина была совсем иная — бедность.

В какой-то момент у Цзинь-Цзинь, как и у любого подростка, начала расти нога. Девочке требовалась новая обувь по размеру, а денег в семье не хватало. И Цзинь-Цзинь приходилось ходить в старой, с трудом впихивая выросшие ступни в тесные туфли. Основной удар приняли на себя мизинцы — немые свидетели нищеты, в которой жила семья Цзинь-Цзинь. Наверное, крестьянским детям было легче хотя бы потому, что они ходили босиком. Но зимой, да еще по городским улицам, босиком не погуляешь.

Такси остановилось возле многоквартирного дома, в окнах которого, как и везде, горели красные фонарики. Железобетонный улей, разделенный на маленькие соты. Жилой барак, точнее стойло, построенное для бессловесного рабочего скота в те времена, когда северо-восток называли «индустриальным сердцем Китая» и когда чанчуньские заводы и фабрики работали в три смены.

Таких грязных парадных Билл не видел даже в лондонских трущобах. Серые стены, покрытые густым, многолетним слоем копоти — неизбежной спутницы тогдашней китайской индустриализации. Серые, выщербленные ступени. Квартира, куда Цзинь-Цзинь вела Билла, находилась на самом верхнем этаже. Подниматься пришлось пешком; во времена строительства этих коробок лифты считались «буржуазным излишеством». Лестничная площадка встретила их тусклой лампочкой. На потолке блестели крупные капли скопившейся влаги.

В квартире его ждали. Дверь открыла мать Цзинь-Цзинь — маленькая толстая женщина.

«Будда женского рода», — подумал Билл.

Она радостно улыбалась, покачивая бутылкой пива и ничуть не стесняясь своих облегающих леггинсов. За спиной матери стояла Лин-Юань — миловидная младшая сестра Цзинь-Цзинь. Она тоже улыбалась, но застенчиво, хотя чувствовалось, что девушку распирает от любопытства. Ростом и фигурой Лин-Юань пошла в мать.

Обе женщины сразу же засуетились вокруг Билла. Ему подали чай. Мать о чем-то доверительно рассказывала ему на мандаринском диалекте. Биллу оставалось лишь улыбаться и качать головой. Лин-Юань изъяснялась на ломаном английском, однако больше двух-трех фраз подряд произнести не могла.

Многое, очень многое Билл понял без слов, сидя в этой чистенькой, но очень бедной квартирке. И для матери, и для ее дочерей жизнь была сплошной борьбой за выживание. Обе девочки родились еще до 1978 года, когда китайское правительство провозгласило принцип «Одна семья — один ребенок».[68] Билл сразу представил, с какой яростью воспринял правительственное постановление их отец, явно мечтавший о сыне. Несчастья сыпались на их семью, как из дьявольского рога изобилия. Чанчунь втягивало в полосу экономического кризиса. Отец пополнил ряды миллионов сяган, как называли временно уволенных рабочих. Временно уволенных, но так и не принятых обратно. Когда мать развелась с ним, Цзинь-Цзинь было тринадцать. Чтобы прокормить детей, эта самоотверженная женщина работала на трех работах. За младшей сестрой присматривала Цзинь-Цзинь.

Цзинь-Цзинь рассказывала Биллу, как у них празднуют китайский Новый год. Иногда несколько слов вставляла Лин-Юань. Мать только улыбалась, наливая ему «Чинтао». Они старались изо всех сил, чтобы Билл чувствовал себя как дома, и это искренне растрогало его.

Интересно, а они знали, что он женат? Цзинь-Цзинь рассказала им про Бекку и Холли? Билл не решался спросить ее об этом. Достаточно того, что он здесь, вместе с Цзинь-Цзинь помогает им делать цзяоцзы — праздничные пирожки с мясом, рыбой и овощами. В один из пирожков клали мелкую монетку «на счастье». Биллу вспомнилось, как его мать всегда прятала в рождественский пудинг новенький пятидесятипенсовик.