– Она поведала дону Лазаро, что у тебя есть тайная любовница!
– Изадора, я не верю. Неужели это правда?
– Чистая правда, Рикардо. Мне рассказала об этом Валентина, и, слава Богу, она же и отсоветовала дону Лазаро заниматься этим, то есть не раскручивать дальше всю эту историю.
Рикардо был в шоке. Проделки дочери с каждым днём приобретали всё более катастрофические размеры. Придя в себя, он сказал:
– Это не страшно, моя дорогая, не волнуйся, им ничего не удастся разузнать. – И в ту же минуту его прошиб холодный пот. – А я вот действительно совершил безумный поступок.
– Что? Что ещё, Рикардо? – в волнении спросила Изадора.
– Я показал дочери фотографию своей матери. И что уж совсем плохо, я сказал, что её бабушку звали Мария Элена.
– Мы погибли, Рикардо! Ты сошёл с ума! Если об этом станет известно дону Лазаро, я не могу даже представить себе последствий…
Бабушка Доки была женщиной в высшей степени самостоятельной. Жизнь в городе, казалось, совсем не изменила её. У неё остались те же привычки, те же взгляды на всё происходящее, тот же громкий деревенский голос и простая мудрость старой крестьянки. Правда, назвать Элзу крестьянкой можно весьма относительно. Жизнь помотала женщину, побросала её с места на место, поэтому, если бы она стала перечислять все места, на которых ей пришлось работать, это заняло бы половину целого дня.
Каждое новое место работы не проходило для Элзы бесследно. Везде она ухитрялась научиться чему-нибудь досконально. Отсюда и её медицинские знания, и портновские, и кулинарные, и даже литературные, потому что очень короткое время проработала Элза корректором в небольшом издательстве, правя ошибки в рукописях авторов бесконечных книжных серий про вампиров, про суперменов, про тайные страсти господ из высшего общества и прочую ходовую литературу.
С тех пор обо всём она судила безапелляционно и весьма строго. Она легко находила общий язык с людьми, но так же легко теряла его, если ей казалось, что знакомые поступают несправедливо.
Как любая мать, дочь свою Розу она считала неразумным ребёнком и постоянно учила её жить. Слабость она питала только к Доке, ему она прощала любые шалости, а иногда и серьёзные проступки. Более того, она находила для внука самые убедительные оправдания. Весьма своеобразные, но очень веские.
Самым ходовым из оправданий было классовое. Доке разрешалось всё, потому что он пролетарий. Обманывает девушек? Имеет право! Богатые ещё не так обманывают бедняков!
Собственно, самая первая ссора в Сан-Паулу со стариком Эмилио произошла по тем же самым классовым мотивам. Не будь старик домовладельцем, Элза, возможно, очень даже сдружилась бы с ним. Но всяких и всяческих хозяев и хозяйчиков она на дух не переносила, что, впрочем, не мешало ей спасти несчастного Эмилио, когда с ним случился приступ.
В городе она обжилась прочно. Для неё не существовало незнакомых улиц, неизвестных магазинов и запретных мест. Город сразу стал принадлежать этой бойкой и весёлой женщине.
Нельзя сказать, что у неё было чувство юмора. Но нельзя сказать, что чувства юмора у неё не было. Пошутить специально она не умела. Шутки чужие воспринимала своеобразно – не смеялась, а ужасалась. Когда Роза рассказывала, как толстенная продавщица рыбы подскользнулась на улице и бухнулась всей своей тушей на асфальт, опрокинув корзину с живыми карпами, и карпы эти разлетелись во все стороны, Элза только сокрушённо качала головой:
– Ужас какой!
Но когда сама рассказывала об обыденных вещах, то удержаться от смеха было невозможно. При этом Элза очень удивлялась:
– Да чего вы смеётесь как дурачки?
Когда Дока купил домик и вся семья переехала, классовое сознание Элзы претерпело кое-какие изменения. Теперь она стала ругать квартиросъёмщиков, которые не берегут хозяйское жильё, а только и норовят, что нагадить, поломать, разбить. Наверно, теперь она нашла бы с Эмилио общий язык, но они уже давно не встречались.
По утрам Элза отправлялась на рынок и по магазинам. Этим походам предшествовала тщательная подготовка. С вечера бабушка просматривала газеты и находила там объявления о распродажах. Адреса выписывала и составляла оптимальный маршрут. Для этого ей даже не нужна была карта. Она каким-то чутьём знала, какая улица где должна быть. На вопросы внука она отвечала:
– Да очень просто. Если улица называется красиво, значит, она в центре, а если не очень – ищи на окраине. У нас ведь всё, что похуже, прячут подальше.
И, надо сказать, эта логика никогда не подводила её.
Домой она обычно возвращалась к обеду, прямо у порога сваливала покупки и падала в кресло, отдуваясь и обмахивая себя руками.
– Ох, сегодня я столько исходила, что, если бы шла вверх, дотащилась бы до Луны.
– Я смотрю, ты с пустыми руками, – заметила дочь. – Ничего не присмотрела на распродаже?
– Да там дрянь одна! Такое всё старое – наверно, музей пускают с молотка. А вот потом я побывала в одном месте… – от удовольствия Элза закатила глаза.
– В каком? – спросила дочь, которая как раз мыла посуду.