Моя маленькая мечтательница (СИ)

Руки болели ужасно. Интересно, было бы больнее, если бы машина все-таки не ударила меня своей задницей, а просто сбила? Черт, почему я об этом думаю?! Не могу ничего с собой поделать, бью сильнее, чувствуя, как все тело сводит невыносимой дрожью.

Что это? Ужас? Истерика? Понятия не имею, хотя, впрочем, мне было все равно. Главное- успокоиться. Выпустить пар. Расслабиться, хотя разве можно совершить подобное в такой ситуации?!

Кулаки горят. Чувствую, как что-то горячее стекает по рукам на пол. Становится легче. Но не надолго.

Что я бы делала, если бы не успела? Кто вообще этот урод, который садится за руль в таком состоянии? А если бы там были дети? Такое часто бывало летом, и мне становится больнее от мысли, что он мог сделать такое еще раньше, и кто-то мог пострадать. Точнее, не кто-то, а ребенок! Блядь!

Хотелось расстрелять таких людей. Нет, избить до смерти. Им что, настолько пойло или наркота затмевают мозг, что они без страха садятся в машину?

Чувствую, как гнев уверено берет верх над страхом и нервозностью. Конечно, говорить так нельзя о человеке, но я надеюсь, что его в тюрьме сломают. Втопчут в землю. Не знаю, что там делают, но мне хотелось, чтобы он почувствовал и наконец понял, почему же за вождение в пьяном виде садят и надолго.

Наконец, я останавливаюсь, почувствовав, как руки затекли, и и прижимаюсь лбом к холодному камню. Нет, это не дело. С каких это пор я стала такой жестокой? Хотя, разве это не жестоко- избивать человека на ринге до нокаута? Черт, я уже не понимаю, кто я на самом деле. Откуда эта вся бессмысленная жестокость и хладнокровие?

Хотя, разве вашего любимого человека чуть не сбила машина, что бы вы чувствовали? Держу пари, что тоже самое. Не пожелала бы такого никому.

Судорожно выдыхаю, от чего в воздух поднимается белое облачко пара. Холодно. А внутри все просто горит неистовым пламенем, не давая замерзнуть. Однако, замерзнуть как? Телесно? Или душевно, став типичным “отморозком”? Блядь, нашла тут время для размышлений. Браво, Николь, браво.

Сжимаю руки в кулаки, с некоторым удовольствием чувствуя, как кожа натягивается. Больно. Это нормально, что больно. Значит, я все-таки жива. Но мне все равно казалось, что душой я словно в каком-то другом месте.

Вейверли могла погибнуть. Черт. Но обошлось же? Нужно только ответить на вопросы полицейских, и можно идти домой.

Прикрываю глаза, отрываясь от стены, измазанной кровавыми разводами. Н-да, надеюсь, меня простят за это. Засовываю руки в карманы куртки, решив, наконец, вернуться вниз. Было нечестно с моей стороны оставить Вейверли на съедение полицейским. Мы были там обе, и как-то неправильно то, что она отдувается за меня.

Так, веди себя непринужденно. Пытаюсь расслабить плечи и быстро оказываюсь на первом этаже, где повсюду сновали полицейские. Так, нужно поговорить с ними. Хочу знать имя того, кто был столь бессмертен, что решил сегодня попасться мне под горячую руку.

— Николь Хот? — поворачиваюсь лицом к офицеру, который подошел ко мне. Киваю, подтверждая, что это я. — У меня к вам несколько вопросов.

— Я отвечу на них. — говорю немного устало. Уже второй час ночи, и, до того, как сбежать на крышу, я пыталась спокойно отвечать на их вопросы.

Офицер, видимо, решив меня пощадить, просто попросил рассказать, что произошло. Пересказываю ему, опуская ту деталь, что Вейверли плакала, ведь проиграв эту ситуацию пару раз в голове без подобного факта, я пришла к выводу, что она могла не заметить машину и не только из-за слез. Я ее расстроила. А девушек расстраивать чревато.

— Хорошо, спасибо. Мы вам позвоним, если нужно будет ответить еще на несколько вопросов. — офицер кивает и уходит.

Вздыхаю. ладно, нужно найти Вейверли и извиниться. Не хочу, чтобы она на меня злилась. Тем более, я не ожидала, что мой вопрос вызовет у нее такую реакцию. Хотя, разве мы можем ожидать от кого-то такой реакции, которую хотим, при этом не зная человека? Многие просто говорят, что “не хотели, чтобы так вышло”. Вот только я действительно не хотела ее расстраивать.

Блядь, не узнаю себя. Когда это я должна была извиниться? Но и в тех случаях я не была виновата, а сейчас вся вина на мне и только на мне. Ну, может еще чуточку на этом гребаном водителе.

Подхожу к стойке медсестер, и спрашиваю, где же Вейверли.

— Она в процедурном. — медсестра так подозрительно уставилась, что мне стало как-то неловко. Руки же вроде ей не показывала, даже не хромаю... а нет, все-таки хромаю. Или это на нее так действует мой взгляд? Наверное, как у загнанного в угол волка.

— Спасибо. — отхожу от стойки. — Вы же еще не позвонили моей матери?

— Я собираюсь сделать это сейчас. — видимо, она начинает терять терпение. Я что, такая страшная? Хотя да, шрам на пол-лица, пусть и незаметный, но все же уродует.

— Я могу попросить Вас не делать этого? Просто она в положении, и мне не хочется ее беспокоить. А по дороге сюда, она может надумать невесть что. — умоляюще смотрю на нее.

— Простите, но таковы правила.