Моя мама сошла с ума. Книга для взрослых, чьи родители вдруг стали детьми

Проучилась три года. Потом замужество, родилась я, и мама без особого сожаления бросила музыкальные уроки. Хотя, конечно, трудно судить – бросила с сожалением или без него, но по крайней мере всегда весело, с юмором, без печали рассказывала об этом периоде своей жизни.

Мама много путешествовала. По России, естественно. Но всё это было до замужества. Семейная жизнь мамы – это сплошные тяготы и беды. Мои родители познакомились в санатории, оба периодически ездили туда после операций по поводу туберкулеза кости. Мама с папой инвалиды, но инвалиды рабочие: они прихрамывали на одну ногу, а в остальном всё было нормально. Папа всю жизнь работал на руководящей должности ревизором.

С 35 лет (мама в этом возрасте вышла замуж) в жизни мамы ничего интересного не происходило. Быт, работа, дом, папино здоровье. Мы никуда никогда не ездили, в отпуске мама делала ремонт или закатывала банки с соленьями. Она почти не отдыхала, всё время хлопотала по хозяйству. Раньше почти все женщины так жили.

Первые признаки болезни появились лет 10 назад. Это я вижу с позиции человека, начитавшегося кучу всего о деменции. А тогда, 10 лет назад, признаки казались мне не признаками, а капризами стареющей женщины и обычными спутниками бабушек.

Первый признак – мама мгновенно забывала то, что я ей сказала, и могла одно и то же переспрашивать раз десять с небольшими интервалами. Я знала, что все бабушки забывчивые и тугодумки, но я даже представить не могла, во что это может вылиться.

Первый грозный звонок прозвучал, когда мама, придя из магазина, принесла вместо нужных продуктов какую-то чепуху и ещё рассказала, что с трудом нашла дорогу домой. Потом мама перестала ориентироваться в собственном подъезде: после посиделок на скамейке бродила по чужим этажам и звонила в чужие квартиры.

А однажды вечером мама начала причитать, что ее обокрали, начала проклинать нас с папой, желать смерти «срамному мужику и его проститутке», начала бегать по квартире и завывать. Глаза у нее были страшные: пустые, нездешние, безумные. Тут я поняла – это не моя мама, моей мамы здесь нет, это телесная оболочка. Я решилась на вызов психиатра. Это надо было сделать намного раньше: тогда, возможно, удалось бы задержать развитие болезни. Но раньше мне это сделать было трудно, потому что сознание противилось мысли, что моя милая, нежная мама – психически больная.

По себе знаю, как трудно уложить в сознании, что маму/папу надо показать психиатру. Пока будете примиряться с этой мыслью, покажите близкого человека неврологу, он не такой «страшный», как психиатр. Невролог подскажет вам, стоит ли дальше продолжать обследование до психиатра.

Я к неврологу не обращалась. Мама уже была в таком состоянии, что было понятно – это епархия психиатра. Психдиспансер и психиатр казались мне вселенским злом, но всё оказалось совсем нестрашно. Психиатрический диспансер – это обычная тихая поликлиника, врачи – обычные люди в белых халатах, ничем не отличающиеся от терапевтов. Я вызвала психиатра на дом. Обычно так все и делают, потому что везти наших беспокойных больных куда-то – дело чреватое и мозговыносительное.

Самым сложным в сложившейся ситуации стало то, что мне (и папе) для мамы пришлось пожертвовать своей жизнью. Папа был старенький и больной, он сидел с мамой дома сутками, следил, чтобы она чего не натворила. Ему было сложно уследить за мамой, потому что он к тому времени ослеп, и поэтому основные тяготы легли на меня.

Постоянно грызла и угнетала мысль, что мои лучшие годы уходят и проходят в безумии и что это навсегда, неизлечимо. Жизнь и быт пришлось перестраивать. Во-первых, понадобилось время, чтобы осознать, что всё в жизни и быту должно быть подчинено здравому смыслу и поэтому мы должны жить не по законам мамы, а по законам нормальных людей. Если мама хочет есть десять раз на дню, это не значит, что ее надо столько кормить. Во-вторых, по истечении какого-то времени, по мере перехода собственной боли от такой жизни из острой в хроническую, понимаешь, что надо что-то делать с работой. Так как выйти надолго куда-то сложно, значит, работа должна быть на дому. У меня мама не буйная, она может сутками молча сидеть или лежать, поэтому каких-то коренных перемен в жизни и быту пока не понадобилось.

Самое страшное – уходит моя жизнь. Уходит. В никуда. Я сутками варюсь в котле с безумным человеком и знаю, что всё зря, всё впустую, излечения не будет, будет только хуже. И второе страшное: я понимаю, что моей мамы нет. Это рвет сознание: вот передо мной моя мама, родные глаза, руки, волосы, но в то же время ее нет. Нет никаких психологических методик и приемов, которые смягчили бы эту постоянную боль и терзающую безысходность.

Несмотря на имеющийся стаж ухода за дементной мамой, до сих пор нахожусь в этом состоянии растерянности, неумения выжить и не сойти с ума.

Варвара Костина, редактор радиостанции

Моя свекровь, Татьяна Федоровна. Она всегда была с некоторым прибабахом, поэтому проявления деменции мы заметили не сразу.