Моя мама сошла с ума. Книга для взрослых, чьи родители вдруг стали детьми

После смерти мужа она не хотела жить одна, стала жить с моей семьей, свою квартиру сдавала. Очень гордилась финансовой независимостью, тем, что могла купить билет и сама полететь к моей сестре в Германию. У нее всегда были хорошие отношения и с моим мужем, и с внуками, особенно со старшим. Был период, когда они жили вдвоем – мы работали за границей, а сын уже вернулся учиться в Москву. И говорил: «Бабушка, ты мой roommate!»

Диагноз деменция предварительно ставили, но у мамы были проблемы еще и с ухом, и с давлением, и одно лечение исключало другое. Поэтому упора на лечение деменции не было, а таблетки она прятала.

Я добилась, чтобы ее прикрепили к поликлинике РУДН, которая лучше районной. Записываю маму на прием, договариваюсь с соседкой, что та ее проводит. Вечером спрашиваю, как все прошло, мама отвечает, что все хорошо, сходили, и даже начинает про врача рассказывать, а соседка потом мне говорит, что никуда они не ходили: «Ваша мама сказала, что плохо себя чувствует».

Она стала очень плохо передвигаться, ног практически не отрывает от земли. И несколько раз мы замечали, что если кто-то из нас видит маму со стороны, а она не знает, что мы наблюдаем, то выглядит и идет вполне бодро, но стоит появиться нам, как всё, она сразу шага сделать не может. Было чувство постоянной игры.

Почти исчезло общение вне семьи. Года три назад она еще встречалась с подругами, потом перешла на скайп, но кто-то ей сказал, что она как-то не так в скайпе выглядит, разонравился и скайп.

Мама всегда хорошо выглядела, очень за собой следила и всегда в любой ситуации при любом самочувствии ходила в салон. А потом наступил период, когда ей стало все равно, во что она одета, как выглядит. Полный шкаф одежды, а она каждый день одну и ту же майку надевает: уже одежда вся в пятнах, начались запахи. И в общении начались странности. Разговариваем, она адекватно реагирует – и вдруг отключается, куда-то «улетает».

Стала всё прятать. Нужно идти в пенсионный фонд – не можем найти трудовую книжку: куда спрятала, не помнит, все вокруг виноваты, и полночи мы все ищем книжку. Невролог, которого вызывали, предупредила нас, чтобы мы убрали колюще-режущие предметы.

Дальше, как снежный ком, пошел просто развал, и последний год уже никому из нас не хотелось идти домой. Морально было очень тяжело. Прошлый год у меня был сплошной аутотренинг. Шла с работы и настраивала себя, что надо понимать, что это уже другой человек. Иду, дам себе тридцать три установки, прихожу – двадцать раз промолчу, а на двадцать первый не выдержу, сорвусь и потом себя ругаю. Через час захожу к ней, вся извожусь, что я плохая дочь, а она ничего не помнит, у нее все нормально.

Периодически появляется агрессивная раздражительность, которая переходит в злость. Стала слышать какие-то голоса: «Меня бабушка зовет!» Дрожит вся. Ложиться спать стала рано, но лежит и час, и два, и три и смотрит в потолок.

Сейчас перевезли маму за город, наняли сиделку. Волновались, потому что у нас с моей бабушкой была история, когда она три года не вставала, а когда наняли сиделку, вдруг вскочила и выгнала сиделку с матом. Но мама на удивление спокойно приняла это.

Сиделка – чужой человек, она не знала маму другой, поэтому ей психологически легче. У меня, к сожалению, не хватает нервов на это всё, я не могу воспринимать маму иначе.

Если бы я знала, что можно что-то сделать, что есть терапия, я бы всё сделала. Мне гораздо легче чем-то заниматься, всё организовать, подключить и знать, что идет какой-то прогресс. Но лечения нет. И, главное, мама ничего не хочет сама. И я вижу, что всё очень похоже на то, что было у бабушки, и становится еще неприятнее.

Митя Алешковский, соучредитель благотворительного фонда «Нужна помощь!», создатель и руководитель медиапортала «Такие дела», Москва

Бабушка моя Элеонора Александровна Павлюченко, историк и писатель. В войну подростком охраняла знамя под Ржевом, потом была тружеником тыла. С золотой медалью закончила школу, приехала поступать в МГУ, там познакомилась с дедушкой, Натаном Яковлевичем Эйдельманом. У них родилась дочь Тамара Натановна Эйдельман, чей сын, соответственно, я.

Бабушка сама – выдающийся историк. Сколько себя помню, бабушка сидела за печатной машинкой и что-то печатала. Ее книга про жен декабристов «В добровольном изгнании» в Советском Союзе издавалась какими-то огромными тиражами, больше 400 тысяч экземпляров.

Бабушка всегда была «электровеник». Всегда суперактивная. Постоянно повторяла, что в движении – жизнь, пока мы движемся, мы живем. Суперактивный. Мегаактивный человек.

Когда появились первые симптомы, я точно не помню. Болеет бабушка уже давно, и изначально это выглядело просто как старость. Казалось, что-то бабушка подзабывает. Пошла готовить себе завтрак, поставила кастрюльку, забыла, и кастрюлька загорелась. Начали пропадать какие-то вещи, потому что она их выбрасывала. Выкинула свои очки, выкинула зубной протез.