Моя Марусечка

– Так маман наша, взаимно обожаемая, и воспитывала. В нахальности и в бестактности, стало быть, – хохотнул снизу Пашка, не убирая ладони ото лба. – Ты уж извини, дорогой братец. Просто подумалось, что не увижу тебя еще сто лет. Мне вечером обратно уезжать надо, Никитка. Домой, в Москву. Дела зовут, бизнес трепещет и требует присутствия. Вот мы и решили с Алькой вас потревожить.

– Что, и Алька с тобой приехала? А где она?

– Там, у ворот, в машине сидит. Мы уж давно, кстати, у ворот стоим. Как бедные бездомные родственники. Вторгнуться не смеем. Ждем, когда молодожены соизволят глаза продрать. А ты, сволочь, еще в нахальстве да в бестактности меня уличать взялся! Хоть бы перед молодой женой стыд поимел!

– Ну, завелся! – довольно хохотнул Никита, подходя к Марусе и обнимая ее за плечо. – Веди давай Альку, а то она там, в машине, с тоски помрет.

– Не помру, не дождешься! – весело прокричал звонкий девчачий голосок от ворот, и все головы дружно повернулись туда.

Маруся улыбнулась, помахала рукой приветливо – вот девушку она узнала тут же. Вот ее она сразу заприметила вчера на свадьбе. Да ее и нельзя было не запомнить даже с первого раза – очень уж бросались в глаза ее легкая мальчишеская длинноногость, хрупкие костистые плечики и длинная тонкая шея, слегка открывающаяся из-под светлых и прямых, будто проглаженных утюгом волос, рассыпающихся дождем по спине. С лица Алька была не то чтобы красива, но просто чертовски обаятельна. И, видимо, распрекрасно осознавала в себе наличие этого угловато-подросткового обаяния, как начинают осознавать его, к примеру, юные модели после первых успешных снимков у дорогого фотографа. Было в ее походке, в пухлых надутых губках, в скользяще-летящем взгляде что-то уже заранее балованное и залюбленное, от чего трудно было оторвать глаз…

– А она кто? – тихо спросила она у Никиты, наклоняясь к самому его уху.

– Да какая дочка, ты что! – испуганно и торопливо прошептал он. – Ты хоть вслух не скажи – дочка… Жена это его вторая. Алька. Пашка год назад развелся – и сразу снова женился.

– А-а-а… Хорошо хоть, что спросила, а то бы ляпнула! – зарделась Маруся. – А этот Паша, он твой родной брат?

– Нет, он не родной. Он единоутробный. От первого маминого брака. Он в Москве живет, здесь вообще редко появляется. Занятой человек. Я когда родился, ему уже пятнадцать лет было. А потом он учиться уехал.

– Марусечка, здравствуй, солнышко! – весело запрыгала под балконом Алька. – Дай скорее кофе, умоляю! Этот изверг разбудил меня с утра, даже кофе не дал попить! И еще – я бы съела чего-нибудь на завтрак! Яичницу, например! Или йогурт!

– Сейчас-сейчас, иду! – встрепенулась заполошно Маруся. – Сейчас, умоюсь только! Ты иди пока на кухню, я спущусь…

В ванной она быстро встала под душ, начала плескаться торопливо, с недовольством разглядывая в зеркале свою плотную, будто вылепленную из гипса фигуру. Ни дать ни взять, девушка с веслом. Плотные ноги с круглыми коленями, выпуклый живот, пухлая большая грудь… Вот почему она не такая, как эта худосочная Алька? На которую только взглянешь, и дыхание от умиления прихватывает? Не идет по земле, а летит, как легкое перышко. Вот это милота так милота, настоящая, городская. С ее деревенской пухлощекостью и не сравнишь. И чего в ней Никита нашел, интересно? Ему только такая девушка и под стать, как эта Алька…

Завтрак их прошел очень весело. Выпили на четверых бутылку шампанского, припасенную для молодоженов, обсудили вчерашнее торжественное событие, потом отправили «мальчиков» еще за выпивкой в близлежащий поселковый магазинчик. Выглянув в окно гостиной и проводив их взглядом, Маруся в который уже раз поразилась их несхожести – встретишь на улице, и в голову не придет, что они братья. Никита – высокий, статный, этакий спортсмен-комсомолец-отличник, а Паша – совсем наоборот. Ростом маловат, полноват, лысоват. И Алька рядом с ним дочкой смотрится, а никакой не женой…

– Чего смотришь? Удивляешься, да? Думаешь, чего это я в нем нашла? – словно прочитав ее мысли, лукаво улыбнулась Алька, откинувшись на спинку кресла.

– Нет, что ты, я вовсе не…

– Да ладно, чего ты извиняешься! Все так думают, я знаю! И я уже давно никому и ничего не объясняю. Разве любовь объяснить можно, скажи? Как объяснишь, когда на нас все давно уже ярлык повесили? Вроде того – вторая жена по определению должна быть моложе и красивее первой. Вот ты же тоже вторая жена, да? Вот скажи…

– Погоди… – удивленно перебила поток Алькиных откровений Маруся. – Как это – я вторая жена? Ты что?

– А что? Ты разве не знаешь? О господи… Извини, я не хотела!

– Нет уж, говори! Как это – вторая жена? Никита разве был женат?

– Ну да… Всего полгода назад как развелся. То-то я смотрю, Ксения тебя облизывает, как теленка новорожденного. Ты вообще с ней поосторожнее будь, с Ксенией этой. Та еще штучка-дрючка. Если ей поддашься, такую веревочку из тебя совьет, что не распутаешься. Мне Павлик рассказывал, с каким трудом он из-под ее деспотизма в свое время вырывался.