Моя мать Марлен Дитрих. Том 2

Поскольку теперь рядом с Дитрих скопилось слишком много «мужей», она взялась за Ремарка, пытаясь убедить его, что Нью-Йорк — самое подходящее место для «блестящего писателя», а вовсе не культурная пустошь под названием Голливуд, но ничего не добилась. Тогда она сосредоточила свои усилия на том, кем научилась помыкать, и отослала на восток отца с собакой и Тами. Мне позволили остаться, и я радовалась, что избежала «чистки».

Мы с моим новым охранником проводили отца с Тами на вокзал. В машине отец прочитал мне одну из своих лекций о хорошем поведении, верности долгу вообще и дочернем, в частности, и когда мы приехали, все темы были исчерпаны. Он поцеловал меня в щеку, похлопал по плечу, дал Тедди команду «вперед» и при посадке в поезд долго спорил с проводниками. Мы с Тами обнялись на прощанье.

— Тами, милая, прошу тебя, будь осторожна. Если отец тебя обидит, если тебе будет нужна моя помощь, позвони, обещай, что позвонишь, — шептала я ей на ухо с наивной верой в то, что Тами прибегнет к моей помощи, или что я и впрямь смогу ей помочь.

Я долго махала им вслед, полагая, что Тами и Тедди еще видят меня. А встретились мы лишь через четыре года и целую жизнь, если говорить о пережитом.

Так разрешилась одна проблема. А потом мать вызвала свою Пиратку, прибегла к услугам своей Носорожихи. Она поселила эту «женщину» и своего «обожаемого Ребенка» — вдвоем! — на задворках отеля в одной из квартир, расположенных над гаражами в переулке. Отныне я видела мать только в заранее назначенные часы. Все мое время посвящалось завершению учебы в классе, в котором я, предположительно, находилась. Моей учительницей была некая дама, являвшаяся к десяти часам утра. Она пила кофе, открывала несколько книг по любимым мной предметам, которые мне хорошо давались, и уходила после приятного, и к тому же хорошо оплаченного, визита.

Ремарк, как и прежде, вел днем затворнический образ жизни, принуждая себя писать, а вечером, перед возвращением матери со студии, рвал все написанное. Ремарк жил для того, чтобы услышать шум машины матери, подъезжающей к дому, телефонный звонок Марлен с известием, что она одна, и ему дозволяется, прокравшись через дорогу, заключить ее в объятия. Порой Дитрих возвращалась домой очень поздно, особенно по субботам, вернее, она возвращалась лишь вечером в воскресенье, и я сидела дома у Ремарка, чтобы ему не было так одиноко и тоскливо. Из всех, кого я знала в юности, лишь Ремарк понимал, что я не была ребенком для матери, вернее, она не считала меня ребенком с шести лет. И, действительно, кто мог обвинить ее за страсть к субботним развлечениям? Половина женщин в Америке отдала бы все на свете, чтобы побывать там, куда приглашали Дитрих по субботним вечерам. Ремарк страдал не только потому, что его полностью отвергли, как и Джо, он ненавидел сам себя за безоглядную любовь к Марлен, не позволявшую ее оставить. У него была потребность находиться рядом с Марлен, просто видеть ее, слушать ее голос, даже если она рассказывала ему о своей новой влюбленности, что она и делала, да еще просила совета, как превратить мгновения любви в объятиях нового любовника в нечто чудесное и неизведанное.

— Она ждет, что я напишу ей «любовные сцены», завораживающие фразы. Иногда я пишу, и тогда она дарит мне свою чудесную романтическую улыбку и готовит обед. Кот, какое небесное блаженство — доставить ей радость, — говорил Ремарк, глядя в окно, ожидая возвращения своей Пумы.

Этот прекрасный человек сделался трагическим соглядатаем чужой любви, Сирано с Беверли-Хиллз.

По студии поползли слухи: Дитрих, прознав, что Стюарт очень любит героя комиксов Флэша Гордона, заказала его куклу в человеческий рост для Стюарта. Когда слух дошел до Дитрих, она не рассердилась, только посмеялась. Дитрих не изменилась. Она была так же взыскательна к себе, настоящим тираном в своей профессиональной жизни. Но в «Дестри», достигнув приемлемого для нее уровня игры, что она почитала своим долгом, Дитрих позволила себе расслабиться, получить удовольствие от работы. Конечно, этому способствовал тот факт, что, по режиссерскому замыслу, «кассовым» актером был Джим Стюарт. Если картина не принесет больших денег, спросят с него. После «Голубого ангела» с Яннингсом такого с Дитрих не случалось. Теперь, когда все тяготы «звездности» выпали на долю другого, она наслаждалась свободой и легкостью. Дитрих блестяще сыграла свою роль в этом фильме именно потому, что на нее не давил груз ответственности.