Моя навсегда

Здоровье желудка в тот момент интересовало меня меньше всего. Я бежала с поля боя, выползала, израненная, под каким-то предлогом. Я, возможно, даже обидела его, но мне было наплевать. Я убежала, сославшись на дурацкое и неправдоподобное срочное дело, сути которого я даже не потрудилась придумать. Я не собиралась быть любезной с мужчиной, который видит во мне мать своих внуков. Меня душили злые слезы. Я попалась. Конечно, понятия не имела, какая это пытка – любить без взаимности.

Глава 8 Я люблю сказки. Что с того, что я в них не верю?

Невозможное было невозможно, что бы ни говорила реклама кроссовок. Для меня Ласточкин-старший был самым красивым, самым удивительным мужчиной из всех, кого я знала. Банально, как банально. Так нормальные девочки влюбляются в знаменитых артистов.

Я же даже не поняла, что произошло. Доехала до Шаболовки и только там поняла, что просто не в состоянии сейчас столкнуться с Митей. Не потому что соврала и встретилась с его отцом, которого он ненавидит, а потому, что Митя невольно бы напомнил мне его. Взгляд – и я бы разрыдалась и распалась на молекулы и атомы, аннигилировала.

Я уехала к матери.

Было уже очень поздно, когда я добралась до Солнечногорска. Я могла приехать гораздо раньше, если бы не встала у «Речного вокзала» не в ту очередь – вечерами около остановок выстраивались длинные змеи из усталых людей, настолько одинаковых, словно все они были клонами. Люди набились в автобус, как шпроты в банку, и я не нашла в себе сил сидеть, уступив место изможденной женщине с двумя сумками. И почему я не поехала на электричке?

– Девушка, садитесь, вот же свободно! – сказала мне женщина, которой я уступила место.

Голос женщины был полон сочувствия, что и понятно, ведь я стояла, скрючившись и повиснув на поручне. Спина затекла, но боль казалась какой-то далекой, словно я была под наркозом. Я не понимала, как я буду просто жить дальше.

Увидев меня, мама перепугалась. А чего ждать, когда твое чадо появляется глубоким вечером на пороге с лицом пепельного цвета и без вещей?

– Что случилось? – спросила она, схватившись за сердце.

– Ничего не случилось, ничего, – поспешила заверить я.

Но мама не поверила, и тогда я добавила то, что всегда успокаивает, – сказала, что это «личное».

Мама кивнула и побежала заваривать чай из выращенного во дворе шиповника. Она терпеть не могла «продажных чаев», ни черных, ни зеленых, и вечно собирала травки и растения – как заправская ведьма. В результате чай всегда получался вкусным и каким-то в самом деле волшебным.

Удивительно: я пила мамин чай, но не чувствовала вкуса. Я хотела плакать, но глаза оставались сухими. Позже я сидела под душем на дне нашей пожелтевшей от времени ванны, подставляла открытые глаза под теплые струи и представляла, что это слезы. Что все мое лицо залито слезами. Я закрывала лицо руками, я, как ребенок, играла в горе. Страдала и наслаждалась этим страданием.

Мама поймала меня в коридоре, затащила на свою узенькую постель, обняла и спросила:

– И кто он?

– Он меня не любит, – ответила я. – Так что какая разница?

– Тебя невозможно не любить, – ответила мама с уверенностью судьи Верховного суда. Не хватало только молоточком ударить – по моей голове.

– Он считает меня очень хорошей девушкой.

– Уже неплохо.

– Он никогда не посмотрит на меня, мам!

И я заплакала по-настоящему, со вкусом и теплотой разделенного горя.

Мама гладила меня по голове, по плечам, ее нежные пальцы словно снимали с меня наговор, и засыпая, я разнежилась под ее любовью.

Позже, ночью, заплаканная и усталая, я перебирала наш разговор в голове, как монахи перебирают четки. Вспоминала слова и искала в них скрытый смысл. Дмитрий Евгеньевич благословил меня на жизнь со своим сыном, никакого другого смысла не было.

Я уснула, злая и обиженная на весь свет. Мне снилось, что я убегаю от огромной волны. Я смотрела на людей, которые лежали на шезлонгах, подставляя солнцу загорелые лица в темных очках, трясла за плечи девушек, загоравших топлес, кричала, но меня не слышали. Потом я увидела, как поднялась огромная темно-серая волна и заслонила собой горизонт. Все повскакивали, побежали врассыпную – но было-то уже поздно, волна подхватывала людей и подкидывала их вверх, как будто играла в пинг-понг. Я ждала удара, знала: я окажусь в самом центре, и гадала, сколько времени смогу продержаться под водой, прежде чем легкие заполнятся темно-серой соленой влагой.

Утром Митька позвонил моей маме домой. Сказать, что моя мама удивилась, – это ничего не сказать. Она слышала его голос впервые в жизни. Мы еще ни разу не пересекали эту линию, не вступали в контакты с родственниками-инопланетянами, жившими на планетах нашего прошлого.

– А кто ее спрашивает? – услышала я мамин голос, проснулась от нелепой мысли, что Дмитрий Евгеньевич меня нашел, и рывком села в кровати.

Мама стояла у дивана, рядом с тумбочкой, где стоял наш старенький телефон, и смотрела на меня с подозрением.

– Митя? Какой Митя?

– Мама! – возмутилась я и тут же бросилась к ней.