Моя навсегда

Мотоцикл тронулся с места. Это было неожиданно резко и быстро – Митькин железный конь был мощным и резвым. Мы пролетели мимо бульвара, остановились на повороте на большую улицу, полную летящих на скорости машин. Перед моими глазами пронеслись все страшные картины, которые рисовало мое подсознание, – перелетающие через голову фигурки людей, как игрушечные и такие же хрупкие, ломкие. Звуки тормозов, скрежет металла. Море возможностей погибнуть или покалечиться, выбирай – не хочу.

Не хочу!

Я сосредоточилась на «здесь и сейчас». Дыши, Соня, дыши. Смотри, как ветер треплет Митины волосы, как летят мимо тебя улицы Москвы. Лови неодобрительные взгляды водителей из других машин. Я рассмеялась, и Митька, кажется, понял и, не оборачиваясь, кивнул. Было страшно, и жутко, и отчего-то безудержно хорошо. Я хохотала и хохотала. Митька свернул на набережную, и мы полетели вдоль гранита Москвы-реки. Тут машин было поменьше, и Митька, кажется, прибавил скорости.

Страх отпустил меня, мое тело расслабилось, и я вдруг поняла, что Митька прав. Все будет хорошо, все будет просто прекрасно. Мы со всем справимся, и не стоит бояться жить. Терять нечего, а это значит, мы можем только приобрести. Я хохотала, и вдруг мне захотелось – совсем как в кино – раскрыть свои объятия ветру и скорости. Я разжала руки и медленно развела их в стороны, как Роуз из «Титаника». И завизжала от восторга. Я лечу, я птица, я свободна!

Дальнейшее произошло быстро. Митька почувствовал, что я его отпустила, и стал притормаживать, возможно, несколько быстрее, чем надо, отчего мотоцикл чуть замотало из стороны в сторону. Но Митька справился, он удержал мотоцикл в вертикали, не дал завалиться. Я почувствовала, как что-то словно укусило меня в ногу – сильно, что я дернулась и чуть не свалилась, но ухватилась за Митьку. Мы остановились, и Митька спокойно – очень, очень спокойно – отодвинул подножку-держатель и убедился, что мотоцикл стоит надежно. Затем слез, перетащив ногу через перед, и подошел ко мне. И только когда я встретилась взглядом с его полными бешеной ярости глазами, поняла, что натворила что-то не то.

Митька схватил меня под плечи, поднял вверх – одним рывком, а затем стащил с мотоцикла, как мешок с картошкой. Поставил меня на тротуар.

– Ты в порядке? – спросил он, опять же совершенно спокойно.

Я огляделась и кивнула. Затем посмотрела на ногу – туда, где меня что-то укусило при торможении. На голени, с внутренней стороны, сияло ярко-красное пятно.

– Что это? – изумленно посмотрела я.

– Это ожог, – ответил Митя. – Ты обожглась о глушитель. Но куда интереснее другой вопрос.

– Какой? – растерянно спросила я.

Митя помолчал, собираясь с силами, а затем заорал на меня во всю силу своих легких:

– Ты спятила, Сонька? Спятила, да? Сдурела? Решила свести счеты с жизнью и меня заодно в тюрьму отправить?

– Нет, ты что? С чего ты взял? – вытаращилась я на него.

– Ты какого хрена руки отпустила? Это что за номера?! Нет, ты чокнутая, это точно. Иди отсюда пешком куда хочешь, слышишь? Вали по добру-поздорову.

– Да и пожалуйста! – крикнула я в ответ, даже не думая никуда двигаться.

Митька смотрел на меня и сжимал кулаки. Затем его вроде отпустило.

– Вот черт, сумасшедшая. А если бы тебя затянуло назад? Ты бы слетела с байка и под колеса других машин? Ты хоть о чем-то думала? – спросил он, все еще тяжело дыша.

Но ладони разжались, хороший знак.

– Прости, прости, прости! – защебетала я, как нашкодивший школьник. Я уже чувствовала, как ожог начинает саднить и болеть. – Только не бросай меня тут! Я не хочу идти куда хочу одна, Митенька! Не уходи, пожалуйста! Ну, не злись ты на меня!

– Черт, черт, идиотство! На таких злиться бессмысленно.

– Точно, на идиоток не обижаются, – добавила я и попыталась состроить гримаску «кота в сапогах».

Митька смотрел на это безобразие, а затем бессильно замахал руками, и я расхохоталась.

– У тебя помада есть?

– Помада? – опешила я.

– Да, помада! – зло подтвердил он. – Желательно гигиеническая.

– Гигиеническая есть, – кивнула я и достала ее из кармана малюсенького рюкзачка.

Протянула Мите. Он не брал, сверлил меня свирепым взглядом, и только когда решил, что достаточно показал мне все, что он обо мне думает, этим своим взглядом, вырвал у меня из рук помаду.

– Садись, – скомандовал он зло.

– Куда садиться? На мотоцикл?

– Что? Нет, на мотоцикл я тебя больше никогда не посажу.

– Никогда? – расстроилась я. – А мне понравилось.

– А мне нет! – гаркнул он. – Садись на асфальт.

Я оглянулась, поняла, что он не шутит, и осторожно опустилась на бортик тротуара. Митя тут же склонился над моей ногой. Он осмотрел ожог, заверил, что мне повезло и что это пустяки, и, если бы я не вертелась и не отпустила его, ничего бы этого не произошло, а затем нанес на ожог густой слой помады.

– Хоть какой-то жир. Нам нужно в аптеку, купить нормальную мазь, а то останется шрам, – пояснил он и провел пальцами вокруг ожога, чтобы убедиться, что все остальное цело. Затем он посмотрел на меня уже спокойнее. – Ну какая муха тебя укусила, Сонька?

– У меня будет ребенок, – ответила я.