Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя

Я понял, что надо послушаться мудрого совета, но кулаки у меня сами собою сжались. И я высказал предположение, что когда у меня не будет в руках тряпки, то придётся пройтись по физиономии Конюшенко кулаками. «Директор» вздохнул:

— Тогда ты можешь побить мой рекорд…

Такая перспектива меня не особенно радовала. Но он меня утешил:

— Господи! Времени у тебя в запасе ещё много.

Тебе здесь ещё не один год учиться. А ему ещё служить здесь почти три года. Неужели вы ещё не встретитесь?

Я прикинул: коли я готовлюсь стать военным человеком, офицером, то должен постигать азы военного искусства, в том числе и тактики одиночного боя с противником. Надо проявлять здесь и хитрость, и дипломатию, для того чтобы потом, в заключительной стадии боя, победить своего противника. Ведь если я ему снова врежу по физиономии, то он выполнит свою главную боевую задачу — я снова проиграю бой. Да, с точки зрения чести я выиграю, буду честен перед собой, но результат в конечном итоге будет негативным.

Со всеми этими мыслями я направился на проходную комендатуры, где снова вымыл полы. Но теперь грязную воду я вылил, чтобы перемывать полы было нечем. Выжал тряпку и убрал всё это в угол. Зашёл Конюшенко и говорит, ухмыляясь:

— К сожалению, ты опять не научился мыть полы.

— Очевидно, самые лучшие навыки в этом деле я смогу себе привить именно в том месте, где я сейчас нахожусь.

Он ничего не понял, но в моём ответе его что-то смутило.

Конюшенко отошёл немного в сторону, а я сделал вид, что взглядом ищу, куда спрятал тряпку. Солдат понял это как поиски предмета, которым я ему врежу по морде, и закричал. В этот момент вбежал майор Трач и спросил меня:

— Что, ты опять начинаешь хулиганить?

Но я ему доложил по уставу:

Товарищ майор, ваше задание выполнено. Можете проверить работу.

Трач посмотрел на меня, потом на пол и напоследок — на Конюшенко и процедил сквозь зубы:

— Конюшенко, выйди!

И мне:

— Ты свободен. Но я тебя ещё долго-долго пытать буду!

Что он имел в виду, я не понял. Но до меня дошло, что я победил. Хотя, если говорить честно, будь в моих руках тряпка с ведром грязной воды, а Конюшенко сделал бы несколько шагов в своих сапогах по чистому полу, не знаю, чем бы это всё закончилось.

В казарму я возвратился под горячие приветствия ребят. Была суббота. Впереди — выходной. Мы немного побесились. Правда, когда мои друзья украдкой выпивали, я всё-таки пить не стал. Откровенно говоря, выйдя с гауптвахты, я ещё не знал своей будущей судьбы. Любой проступок мог стать роковым для исхода моего дела. Но тем не менее это выглядело как возвращение в новую старую жизнь.

Во вторник меня вызвали на совет училища, и председатель комиссии Перфильев сказал, что мне условно предоставляют право учиться и летать, но до первого наказания. Если оно последует, то меня тут же уволят из рядов Вооружённых Сил без зачёта срока службы. И тогда уже мне придётся все три года тянуть солдатскую лямку.

28. МАРМАРАНДА

Ну а теперь настала пора рассказать о моих командирах, о тех, кто остался навсегда в моей памяти и кого я считаю своими учителями.

Старшина нашей эскадрильи был весьма колоритной личностью. Он отвечал за все виды нашего технического снабжения, обмундирование, банные и строевые дела перед вышестоящим командованием. Это был достаточно большой пост с точки зрения сержантского состава. Его образование, конечно, оставляло желать лучшего, но оно с лихвой окупалось природными способностями старшины к командованию, гвардейской выправкой и в то же время хитринкой, умением найти выход из любого положения и быстротой принятия решения.

Лексикон его, как это часто случается, был богат малопонятными словосочетаниями или неправильными ударениями в некоторых популярных словах. Например, когда ему нужно было показать, что мы расхлябаны, он подтягивал нас командой с обязательной присказкой:

— Это вам не в московском метре!

О «медведе с ветками» я уже рассказывал. Этой поговоркой он определял здоровье и крепость человека.

Смешно, но понять его всегда было можно. В 1962 году в Москве проходил большой международный симпозиум. На него съехались все демократические силы того времени. Форум завершился внушительным меморандумом, опубликованным во всех отечественных газетах. О нём часто упоминалось по радио. Естественно, такое занимательное слово не могло миновать словарь нашего старшины. У него, воспитанного и живущего в режиме единоначалия, такое разноголосое и разноликое общественное собрание, как международный симпозиум, вызывало усмешку. Кроме того, слово «меморандум» он не выговаривал, а говорил — «мармаранда». И когда мы собирались, как обычно, небольшими группами и начинали подкалывать друг друга, появлялся старшина и немедленно подавал команду строиться. И тут же говорил:

— Это вам не мармаранда какая-нибудь.