Более неприятной оказалась моя встреча со змеей-лианой. Я охотился в Ботаническом саду Сен-Лорана за парусником Анхизием. Видя, что у самого дерева порхает бабочка, я взмахнул сачком и ударил им по ветке. Сделано это было довольно ловко, и бабочка оказалась в сачке, но в ту же минуту я почувствовал на своем лице омерзительное прикосновение змеи-лианы, падавшей на землю. Бабочка упорхнула, но я успел накрыть сачком змею. Стоит ли говорить о том, что прекрасная шелковая сетка была изодрана в клочья рассвирепевшим пресмыкающимся...
Не теряя ни минуты, я одной рукой срезал ветку и сделал из нее рогульку, называемую местными жителями «фурка» (ею зажимают голову змеи, тело которой обвивается вокруг палки), и с торжеством притащил домой мою нежданную добычу.
В другой раз я преспокойно охотился возле нижней веранды своего дома за бражниками, летавшими над петуниями, специально высаженными в ящики. После резкого удара сачком по одному из растений я с удивлением увидел, что к моим ногам упала красивая сорокасантиметровая коралловая змейка, до тех пор искусно прятавшаяся. Я оглушил змейку ручкой сачка. Меня соблазнили живописные красные и черные кольца, украшающие ее туловище, и я отнес змейку в свою лабораторию.
Хотя я и не питал особого интереса к змеям, но все же заспиртовал наиболее примечательных и привез во Францию десятка два банок со змеями.
Расскажу по этому поводу забавную историю. В 1908 году известный американский натуралист, специалист по пресмыкающимся, явился ко мне, узнав от сотрудников Естественно-исторического музея, что у меня имеются змеи, и купил несколько образцов. Я не вспомнил бы о нем, если бы не его странная манера выбирать змей.
Он потребовал у меня большой таз и вытряхнул в него содержимое всех моих банок. Затем засучил рукава и без всякого отвращения стал рыться в массе дохлых пресмыкающихся. Он вытащил одну за другой всех понравившихся ему змей и с невозмутимым спокойствием засунул остальных обратно в банки. При виде моего удивления он расхохотался.
Мне, вероятно, следовало бы описать богатейшую флору и фауну Гвианы. Но, не имея возможности распространяться на эту тему, я возьму наугад одно или два растения, чтобы дать понятие о характере природы этих мест.
Я видел в одном старом поместье бобовое растение в руку толщиной, со множеством ответвлений; на этом кусте можно было видеть одновременно и в любую пору — напоминаю, что в Гвиане нет времен года в нашем, европейском понимании, — цветы и бобы, зеленые, маленькие и крупные, вполне созревшие.
Я видел также кукурузу пяти-шести метров высотой, с десятком стеблей от одного корня, причем на каждом из них были один или несколько початков, только еще набирающих цвет или совершенно созревших.
Под тропиками все растет со сказочной быстротой. Папайя (дынное дерево) начинает плодоносить менее чем через полгода после того, как его посадят.
Мне не хочется заканчивать повесть о моей молодости, не рассказав об отце.
Я редко упоминал о нем до сих пор лишь потому, что в этой книге излагается главным образом история моей охоты за насекомыми, в которой отец принимал мало участия. Но говорил ли я вообще о его интересе к энтомологии? Во всяком случае, при моем последнем посещении Сен-Лорана он был слишком утомлен, чтобы помогать мне. У него едва хватало сил, чтобы руководить крупными работами, за которые он нес ответственность.
Мне хочется сказать несколько слов о наших служебных взаимоотношениях, которые подчас тяготили меня.
Напомню, что в Сен-Лоран-дю-Марони я работал под его началом, а в этом не было ничего приятного; боясь, что его упрекнут в семейственности, отец относился ко мне с чрезмерной строгостью.
Из-за одного того, что я был сыном начальника, мне приходилось служить примером всем остальным и ни в чем не нарушать дисциплины. Сколько раз я сожалел о том счастливом времени, когда я зависел лишь от властного коменданта Куру! Я был свободен тогда...
Разумеется, когда я получил приказ министерства колоний, переданный мне через губернатора Гвианы и начальника Управления гвианской каторги, отец предоставил мне известную свободу на строительстве, которым руководил, но, в сущности, он был не очень рад этим льготам. Теперь ему пришлось навсегда отказаться от своей давней мечты: его сын никогда не будет гражданским инженером!
И все же энтомолог заговорил в его душе при виде успехов, которых я добился благодаря новому оборудованию, при виде результатов моих удачных ночных охот. Отцу захотелось последовать моему примеру, он даже занял у меня две лампы и установил их у себя на веранде, но ему не хватило ни сил, ни средств продолжать начатое дело. Вечерами, с половины седьмого до девяти, он ловил, правда, по нескольку бабочек, которые садились на его сетку, но дом, где он жил, находился слишком близко от реки; охота была не особенно удачна и приносила мало интересного.
Бедный отец! Он не мог заставить себя вставать, как я, три-четыре раза за ночь, чтобы ловить редких бабочек! Ведь эти бабочки летают по большей части от одиннадцати часов вечера до двух часов ночи.