Моя панацея

— Бокал мартини с оливкой, пожалуйста, — бросает раздражённо.

— Тоже очень люблю Джеймса Бонда, — усмехаюсь, а Золотницкий складывает кисти рук на столе.

— Максим Викторович, давайте сразу к делу. Вы меня будете шантажировать?

— То есть вас не волнует, откуда я знаю вашу… тайну?

— Тайна на то и тайна, чтобы рано или поздно о ней узнал кто-то, — холодно говорит Золотницкий.

Официант приносит наш заказ и пока расставляет на столе тарелки с ароматными и до звезды красивыми блюдами, подносит алкоголь, мы молчим. Золотницкий с преувеличенным интересом рассматривает обеденный зал, а я слежу за ним. Он надеется, что я не продавлю его — иначе бы не пришёл. Есть тайны, которые нельзя предавать огласке. У Золотницкого, видимо, именно такая. Но он не собирается сдаваться без боя и капитулировать — даже своё поражение он примет с высоко поднятой головой.

Я вдруг понимаю, что он мне симпатичен. Профессионал, яркий боец, уважаемая персона и непробиваемый адвокат. У него есть всё, чтобы быть счастливым, но грёбаные предрассудки.

Я жестокий человек и сыграю на этом, но да, он мне симпатичен.

— Ешьте-ешьте, — приговариваю и беру в руки нож с вилкой.

— Хватит мне приказывать! — слегка кипятится, но почти сразу берёт себя в руки. — Я и сам знаю, что мне делать.

— Конечно, знаете, — пожимаю плечами и отрезаю кусочек стейка. Кладу в рот, жую, не сводя глаз с Золотницкого, а он ковыряет вилкой несчастную тыкву, через мгновение превращает её в унылое пюре.

— Семён Львович, я знаю о ваших методах, восхищаюсь в некоторой степени вашим профессионализмом, но Краснов не стоит таких усилий.

— Предлагаете мне отказаться от клиента?

— Боже упаси, это только ваш выбор. Я просто предлагаю вам подумать, стоит ли вытягивать на свободу проворовавшуюся конторскую крысу.

— Доказательная база серьёзная, но на любой аргумент можно найти контраргумент.

— Наверняка сейчас сидите и думаете, что с удовольствием разбили бы мою сытую рожу о столешницу, — перевожу тему, сбиваю Золотницкого с толка.

— Вы невероятно проницательны.

— А то, иначе бы я не был тем, кто есть сейчас. Давайте отбросим в сторону все эти церемонии, не будем морочить друг другу голову.

— Давайте. И чем тогда займёмся?

— Например обсуждением того, что случится, если вы, уважаемый Семён Львович, решите, что самый умный.

— Я просто защищаю своего клиента!

— Который на сто процентов вор и подонок.

— Но он мой клиент и это с вами я точно обсуждать не собираюсь. Меня здесь вообще быть не должно!

Он резко поднимается на ноги, одним махом выпивает мартини, съедает оливку и вроде как собирается уходить, да только кто бы ему дал.

— То есть, Семён Львович, вы не против, чтобы я отправил то самое видео прессе? А, согласны?

Золотницкий замирает. Застывает столбом, бледнеет, краснеет, покрывается липким потом.

— Вы не посмеете. Максим Викторович, это тайна личной жизни, вы не имеете права…

— Совсем никакого, да? А вы имеете право ходить по проститутам? — округляю глаза и кладу новый кусочек стейка в рот. Знаю, что Золотницкий никуда не денется. — Напомните мне, пожалуйста, в каком году у нас легализовали проституцию? Что-то запамятовал. Плюс ко всему, если всплывёт, что вы не по девочкам, а по мальчикам, как думаете, сколько уважаемых авторитетов, бандитов и казнокрадов побегут к вам за защитой?

Золотницкий становится белее мела, а я взмахиваю вилкой, указывая на место напротив. Нечего вскакивать, когда я говорю, а то, ты гляди, истеричка какая.

— Что вы от меня хотите?

— Сами не понимаете?

Золотницкий молча усаживается на стул и закрывает лицо руками. Я знаю, что у него образцово-показательная семья: жена — хранительница очага, трое очаровательных ребятишек, имидж и карьера. Но страсть к мальчикам — куда её девать? И мне даже жаль, что он родился не в той стране, но уже ничего не изменишь.

— Максим Викторович, дайте слово, что не покажете никому это видео, — хрипло, сквозь ладони, а я ем.

— Я не даю обещаний, которые не могу выполнить.

— Вы же порядочный человек.

— Не особенно, — пожимаю плечами, а Золотницкий смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Краснов не выйдет сухим из воды, — обещает, а я киваю.

— Вот когда не выйдет, тогда и уничтожу видео. Всё в ваших руках, Семён Львович.

Я расплачиваюсь за себя, киваю Золотницкому на прощание и ухожу.

Первый вопрос решён, теперь остались Реутовы.

45. Максим

На этот раз я не собираюсь тратить время и силы на спаивание болтливых пенсионеров — пора действовать радикально.

Макар осматривает пустую, словно вымершую, улицу, а Сергей что-то быстро-быстро печатает в своём телефоне. У него остались отличные связи после службы в полиции, и это делает его ещё более ценным кадром.

Перед нами ворота. Высокие, с ажурными вставками поверху, глухие и непроницаемые. На калитке крест и табличка с молитвой, а у меня в голове страшная фраза крутится.

“Оставь надежду, всяк сюда входящий”.