Моя песня бредёт по свету...

В 1939 году Смоленский написал балладу «Кабан». Сюжет, вероятно, заимствован из скандинавского эпоса и разработан с использованием характерных для творчества Смоленского реалий. Что имел в виду поэт — фашизм испанский или германский, а может быть, террор в России — трудно сказать. Скорее всего, образ кабана воплощает Зло, которое должно быть побеждено, несмотря на ужас, который оно внушает. Это еще одна грань романтического мировоззрения поэта. Эту балладу нельзя трактовать только как аллегорию фашизма, так как поэтический мир Смоленского гораздо глубже и сложнее. Его стихи — это такая поэтическая скоропись, иногда вдогонку мысли, что можно простить двадцатилетнему поэту, но он всегда стремится выразить сложность и многогранность своих представлений о мире, иногда даже в ущерб ритмическому строю стиха.

В жизни Бориса Смоленского было не так много дат — от рождения до гибели прошло всего двадцать лет. Эти даты — отражение истории в судьбе человека. У него не было времени для эпических размышлений, стихи стали единственно возможным концентрированным выражением того, чем он жил. В России надо жить долго. История редко бывала милостива к человеку, редко позволяла осуществить свое предназначение. Борису Смоленскому не суждена была долгая жизнь, но был дан талант поэтического высказывания.

При жизни поэта его стихи не были напечатаны, хотя Тихонов и Антокольский отзывались о них очень доброжелательно. В 60-е и 70-е годы стихи Бориса Смоленского печатались неоднократно в сборниках погибших поэтов, тех, кто ушел «недолюбив, недосказав». В Антологии русской поэзии «Строфы века» Е. Евтушенко писал:

«При жизни Борис Смоленский не печатался, однако учил испанский язык, переводил Лорку — и явно хотел стать настоящим писателем. 16 ноября 1941 года он погиб в бою, и фронтовые его стихи, упоминаемые в письмах к близким, погибли вместе с ним».

В свои двадцать лет Борис Смоленский был удивительно взрослым, духовно богатым человеком. То, что он не успел пережить, было воплощено в стихе — такова сила поэтического слова и лирического чувства. Может быть, во многих случаях воображение дорисовывало то, что должно было быть пережито в реальности. Он был из тех, кто, по словам Вяземского, «и жить торопится, и чувствовать спешит». Первые строчки любовной лирики появились у поэта в восемнадцать лет:

(…) Я так люблю тебя такой —
Спокойной, ласковой, простой…
Прохладный блик от лампы лег,
Дрожа, как мотылек,
На выпуклый и чистый лоб,
На светлый завиток.
В углах у глаз теней покой…
Я так люблю тебя такой! (…)

1939

Энергией восемнадцатилетнего дышат строфы с описанием стихосложения по Смоленскому:

Пусть для стихов, стишонок и стишат
Услужливо уже отлиты строфы —
Анапесты мешают мне дышать,
А проза — необъятней катастрофы…

Так в путь. Рвани со злобой воротник,

Но версты не приносят упоенья,
А поезд отбивает тактовик,
Неровный, как твое сердцебиенье.

1939

Смоленский знал и любил прозу Грина, стихи Багрицкого и Светлова, но к числу подражателей его отнести нельзя, он, скорее, продолжатель, развивающий тему и делающий это с энтузиазмом талантливого юноши-поэта, разомкнувшего рамки обыденности. Он знал толк в словесной игре и красоте стиха и был лириком едва ли не классической складки.

Приведем в качестве примера стихотворение «Лунная соната», где, кажется, все, от движения мысли до мелодики и лексики, предусмотрено и развито с одной целью — адекватно, стиховыми средствами передать музыкальное впечатление: