Моя прелестная девочка

Она пробудила в нем развратника: ничего ему так сильно не хотелось, как схватить и потянуть ее за косы и легко прикусывать кожу, опускаясь все ниже по ее прекрасному животу, пока она не начнет умолять.

Двери лифта открылись, и Грейс зашагала к стрельбищу, Гэвин последовал за ней. Они были одни, и Грейс сразу прошла к среднему ряду, достала «глок» и положила перед собой на столик.

Он был не настолько самонадеян, чтобы быть уверенным, что она не сможет побить его. Он был метким стрелком, но если она и вправду была так хороша, как она и Харрисон утверждали, ему придется выложиться по полной.

Но даже если она победит в этой маленькой игре, он ни за что на свете не выпустит ее из виду. Он поедет с ней, и он сделает все возможное, чтобы она была в безопасности.

Этот преступник, кем бы он ни был, был убийцей худшего рода. Он исследовал свои желания, детализировал их.

И как только он будет уверен в своих навыках, он придет за Грейс.

Гэвин стиснул зубы при этой мысли. Тем временем Грейс вывесила в ряд бумажные мишени и нажала на кнопку, и они со стрекотом откатились на другой конец стрельбища.

– Как думаешь? – спросила она. – До двух побед?

– Идет, – сказал он, выбрал соседний ряд и вынул свой «42-й». Гэвин ощутил в руке его знакомую тяжесть. Он посмотрел на Грейс. – Дамы вперед.

– Как по-джентльменски, – сказала она, и Гэвин возненавидел эту напряженность в ее голосе и лице. Ему хотелось облегчить их.

Но он слишком хорошо понимал, как обстоят дела. Она была женщиной на задании. Она добивалась справедливости. Возможно, это поглотило ее, как порой поглощало его. И это – все это расследование – было личным.

Грейс подняла «глок», и все напряжение покинуло ее, как только она встала в стойку и сосредоточилась на цели; все вокруг будто перестало существовать.

Она выстрелила, четыре раза быстрой очередью, два – в голову, точно между глаз, и два – один аккуратно поверх другого – в центр груди.

– Может, мне теперь звать тебя Энни Окли? – сказал он, взял пистолет в правую руку и прицелился. Он сделал вдох, затем выдох, затем снова вдох, и в эту прозрачную, как хрусталь, секунду между вдохами плавно нажал на курок. Один. Два. Три. Четыре.

Грейс придвинула мишени и нахмурилась, изучая его результат.

– Ты научился так стрелять в армии? – спросила она, меняя использованные цели на новые.

Гэвин рассмеялся.

– Нет, – ответил он.

– В самом деле? – Грейс сдвинула мишени обратно в конец ряда.

– Да. В Техасе, если честно.

Грейс посмотрела на него, ее тонкая бровь вопросительно вздернулась.

– У моего деда, – объяснил Гэвин. – Он был техасским рейнджером. Мог попасть в подброшенный четвертак с пятнадцати метров. Чертовски хороший стрелок. А человек еще лучше.

Она наклонила голову, ее губы тронула улыбка.

– Тебе его не хватает.

Ему даже не надо было спрашивать, как она узнала, что он умер. Она всегда знала такие вещи. Сразу догадывалась о них или использовала свой острый ум, чтобы выяснить все по выражению лица, или словесным формулам, или по чему-то там еще.

– Каждый день.

Короткое мгновение она смотрела на него, нежно и понимающе, и он ощутил тот же толчок, что и в тот вечер, когда они встретились и ее рука легла в его ладонь, когда он пригласил Грейс на танец. Это была уверенность в правильности происходящего, которую он никогда раньше не испытывал, чувство, которое напоминало о себе последние два года каждый раз, когда он был с кем-то другим, потому что в конце концов он знал, чего ему так не хватало.

Что он искал.

Он никогда не считал себя неисправимым романтиком. Он верил в любовь, ценил ее, понимал, что долгая любовь случается редко, что порой это большой труд. Но он никогда не испытывал чувства, будто мир перевернулся, и никогда не был готов поклясться, что нашел недостающий кусочек себя и не испытывал всего другого, о чем говорят.

Но однажды ноябрьской ночью он пришел на полицейский бал. И Грейс Синклер попала на его орбиту. Словно гравитацией его потянуло к ней, он протянул руку и пригласил ее на танец еще прежде, чем осознал, что делает. Она выжгла в его душе память о себе одним прикосновением, одной улыбкой, одной ночью наисильнейшей близости, что когда-либо была у него с другим человеком.

И вот теперь они здесь. Напарники, коллеги. Он знал, что она почувствовала это: как хорошо они работали вместе, в унисон друг другу, как они думали пускай не одно и то же, но направляемые одними идеями.

Она подходила ко всему с точки зрения психологии, он – эмоций, и это работало. Находиться на месте преступления вместе с ней было для него словно смотреть на фейерверк. Будто бенгальский огонь искрился у него в мозгу и в самом нутре в те моменты, когда они прорабатывали возможный сценарий, на каждом шагу, что они делали вместе. Они будто исполняли танец, который никогда не учили, но, казалось, знали с рождения.

Это было больше, чем просто влечение. Больше, чем встреча двух умов. И он хотел всего этого без остатка.

Хотел ее всю.