Моя преступная связь с искусством

Снимая штаны. Отнимая уверенность у нее, таким образом возбуждая себя. Говоря, что и машина жены, и дом, и все дорогостоящее добро/барахло приобретено на наличку — «не в кретинский кредит».

— Тебе надо тоже научиться вертеться.

Пока он двигался, она смотрела в окно.

— Ничего, у тебя тут все будет в порядке, я знаю. Сам был таким иммигрантишкой. Как все, начиная с нуля.

Он все знал и про себя, и про страну, «в которой крутился».

— Ты тоже крутись. Все мои квартиросъемщицы через это прошли. Сдал вам за малую цену — увидев тебя. Получи специальность, чтобы тут пригодиться. Может, в медсестры или счетоводство? Для парикмахерши ты слишком умна…

Уже выходя из двери, готовясь к встрече детей и жены, пригладив и без того прилегающие к голове сальные волосы:

— А вообще в Америке необходим опыт работы. Ты от меня больше не бегай, потом повторим.

На прощание оглядев ее снова (она встала, собираясь закрыть за ним, вытолкнуть его из квартиры, как только что из себя его член).

— Не беспокойся, у меня есть ключи.

Ухмыляясь победно. Помахивая в воздухе громыхающей связкой.

Оставив в теле гадливость.

Она навязчиво думала о кухонной тряпке — сейчас уйдет и примусь оттирать захватанную пальцами дверь.

Взяла лежащий на раковине матерчатый, бесформенный ком — лоскут старой рубашки.

Грязные потеки остались на двери.

Ее передернуло. Особенно неприятными были эти противная стылая влажность и холод.

Бросила тряпку в ведро. Вытерла руки сухим полотенцем. И сразу же показалось, что оно впитало в себя всю мокроту.

Кинула его в стирку и достала другое, сухое.

Надела шерстяной свитер и попыталась согреться его теплотой.

Сдернула простынь с кровати. Села на холодный матрас (цепкий целлофан так и не сняли) и сунула руки подмышки. Пытаясь выйти на сушу.

Выплыть из отвратительной ямы, избавиться от мокрого раскрытого рта.

Шаги над головой — он там победно с чем-то возился, ронял на пол предметы — она, под ним, была на дне, в западне.

* * *

Через два дня под дверью Александры Арамовны появилась записка с крупными квадратными буквами: «я нашел более подходящих жильцов».

Отец не спросил, что на самом деле произошло, хотя Саша ждала.

Намеками пыталась ему объяснить, но было неловко.

Просто безо всяких объяснений вдруг зарыдала.

Взгляд отца замер на синяке у нее на руке.

— Что произошло? — спросил он.

— Ничего, — сказала она и бросилась в ванную.

Захлопнула за собой дверь, села на пол. Плечи ее затряслись.

Пытаясь заглушить плач, она все же таила надежду, что отец будет стучаться и упрашивать открыть дверь. Прислушалась — ничего не было слышно. Затем заскрипели пружины кровати.

Когда она вышла из ванной комнаты через десять минут, отец громко храпел.

Что касается их выселения, он не пытался ни сопротивляться, ни возражать.

Не встал на дыбы он и тогда, когда Саша потратилась на покупку моющих средств и затратила целую неделю на отчистку и отбелку квартиры, а лэндлорд не отдал им положенный по закону, равный месячной квартплате залог.

Отец пошел «разбираться» по поводу денег, но вернулся ни с чем.

Лэндлорд давно понял, что не вступившийся за дочку отец бессилен и слаб.

VI

Холодный балкон

В день смерти отца А-м сидел с внуком, годовалым, спокойным, как и он сам, молчаливым младенцем, показывая, как нужно бить пластмассовым молотком по игрушечной черепахе, чтобы у нее с пружинистым звуком выскочила из плеч голова.

Когда зазвонил телефон, А-м, с внуком подмышкой, подошел к аппарату поближе, но поднимать трубку не стал, уставясь на автоответчиковый решетчатый зев. Оттуда донесся голос суровособранного, скорбного брата, сообщившего, что отец близок к смерти, хрипит.

Но А-му, озабоченному кормлением внука (в дневной рацион входили яйца, тофу, кольраби, морковка и упаси Бог что-нибудь упустить!) даже не пришло в голову, что нужно с ним попрощаться.

— Пора обедом кормить, — он крикнул жене, не обмолвившись о полученном сообщении.

Ведь что бы он ни делал сейчас — его отец все равно умирал.

Что он лично мог сделать? Какие внести изменения в пунктирную линию отреза судьбы?

Как не было смысла в отмечании дней рождений, не было никакого смысла и в повышенном внимании к смерти. Если дни рождения не значили ничего, то ничего не значила и сама смерть.

Смысла не было абсолютно ни в чем.

— Зачем вы ходите на представления? Зачем эти далекие путешествия в чуждые страны, чьих названий вы даже не можете произнести, не говоря уже о начертании ирритабельных иероглифов?

Кому нужны эти просмотры репетиций перед спектаклями, на которые все равно никто, кроме родственников и друзей, не придет?

Ищете приключений на свою голову… Сидите дома — и будете в целости и сохранности… зачем это все? — спрашивал он у дочерей, а сам влачил бессловесное существование под калеными словцами своевольной супруги, в кабале, под ее каблуком.

Как-то Александра Арамовна ему позвонила.

— Ты к дедушке не едешь сегодня?

— А что такое случилось?

— Ну как же, навестить больного отца…

— И что мне там делать? Я же не врач!

— Как что? Спросишь его, как здоровье, поправишь постель, посидишь…