Моя профессия спаситель

— Здрасти, — тихонько поздоровалась санитарка, поправив на голове косынку.

От дверей она не отходила — Ани стеснялась, что ли?

— Добрый вечер, — отозвалась не менее вежливая Сатор, не без труда закрывая кран.

— Да уж какой вечер? — поддержала светскую беседу женщина. — Глухая ночь на дворе давно. А вы что? Опять подкидыша привезли?

— Почему подкидыша? — вяло удивилась Анет, пытаясь сообразить, что может значить загадочный «Рас. — Хл.», а еще чем бы вытереть руки.

Ничего умнее, чем «растерзанный хлеб» на ум почему-то не приходило. Ну а ладони, за неимением полотенца, пришлось сунуть в карманы. Не вытирать же их подолом в самом-то деле!

— Да это я так, пошутила, — санитарка снова свою косынку поправила, сдвинув ее со лба на затылок. А Ани поняла, что никакая она не старая, вряд ли старше собственной саторовской матери, всего лишь усталая очень. — Просто в прошлый раз, ну, когда мы виделись, вы к нам младенца подкинутого привезли. То есть, не сюда, а в патологию новорожденных. Я там сестрой работаю, а тут подрабатываю.

— А-а… — мудро заметила Анет.

— Хотя сейчас-то он тоже тут. Животом, бедолага, мается. Видать, эльфенков-то надо по-другому выхаживать, да кто им больно заниматься станет? Вот и пичкают снадобьями, а толку? Ну да судьба у них, горемычных, такая.

— Почему горемычных? — из чистой вежливости спросила Сатор.

Про какого ребенка санитарка толкует, она вспомнила, даже не вспомнила, а просто догадалась — все-таки нечасто постовым младенцев подкидывают. А вот эту вежливую узнать не могла, да не слишком-то и пыталась.

— Ну а как по-другому? — женщина с силой брякнула ведром о кафельный пол. Внутри ведра, естественно, оказался вовсе никакой не растерзанный хлеб, а мутноватая вода и плавающая в ней медузой тряпка. — Чего им хорошего ждать?

— Ну, почему сразу так? Я слышала, младенцев охотно усыновляют, — промямлила Ани, соображая, как бы повежливее разговор свернуть и убраться наконец.

— Так это смотря какой младенец! — сердито ответила санитарка, снова косынку на лоб натягивая. — Здоровеньких, да чтоб родители не пьяницы — этих да, разбирают. А тут! Кому умственно отсталый нужен?

— Почему умственно отсталый? — оторопела Анет. — Да с чего вы взяли? Чушь какая! Ему же всего несколько месяцев! Кто ему такой диагноз поставить может?

— Так доктора, — почему-то недобро глянула на Сатор женщина, — светилы. Не улыбается, за игрушками не тянется, не гулит, головку плохо держит. Ну и что? Понятно что: дебильность. Правда, под вопросом, да кому эти вопросы интересны? А с чего ребятенку улыбаться-гулить, когда с ним никто не разговаривает, а если и поговорят, то нянечки. Но они ж меняются, сменами работают. И в игрушки с ним не играют, и лежит он, в пеленки замотанный.

— Но это же просто педагогическая запущенность! — возмутилась Ани.

— Не знаю, какая там запущенность, а только путь таким один: в дом малютки, там в интернат. Ну уж оттуда прямиком в богадельню, натуральным идиотом доживать. А вы говорите…

Что она там говорила, Анет узнать не довелось. Потому что дверь — между прочим, совершенно бесцеремонно — снова распахнулась, едва не дав сердитой санитарке под зад, и в щель просунулась голова Нелдера.

— Бараш, тебя долго ждать? — эдак вежливо до издевательства осведомился Кайрен. — Ты только скажи, мы тут и переночевать можем.

Ани бормотнула женщине что-то невнятно-извиняющееся, протиснулась мимо предупредительно придержавшего дверь «корсара» и зашагала по коридору, сжав в карманах кулаки.

— И чего мы такие сердитые? — спросил сзади Нелдер.

— Сколько раз я просила не называть меня так? — огрызнулась Ани.

— А как тебя называть? — изумился врач.

— Вообще-то, у меня имя есть.

— Прошу пардону, но на Анет ты совершенно не тянешь. Анет — это такая лощенная стерва. Согласись, не похожа? Ани… Хочешь, чтобы я себя конченым педофилом чувствовал? По-моему, Бараш тебе очень подходит.

Сатор остановилась у самого выхода, обернулась, не вынимания кулаков из карманов.

— А знаешь, на кого не похож ты? — спросила.

— Догадываюсь, — совершенно спокойно и даже вроде бы чуть улыбаясь, отозвался Кайрен. — На мужчину твоей мечты.

И вот тут вся злость, взявшаяся, в общем-то, непонятно откуда, непонятно куда и девалась.

— Я совсем не это имела в виду, — пробормотала Ани, глядя поверх плеча Нелдера.

Больничный коридор за его спиной не был темным. Скорее в нем эдакий подсвеченный полумрак плавал: полоска темноты, а потом резкое, почти идеально круглое пятно света от потолочной лампы — и снова тень.

— Уверена? — серьезно спросил «пират» и зачем-то уточнил: — Уверена, что не это? — Анет кивнула. — Пока?

— Что пока?

— Пока не это.

Сатор помедлила, но все же снова кивнула.

Было во всем этом что-то глубоко неправильное: не в ее соглашательстве, а в обстановке. Такие признания, да и разговоры вообще должны происходить торжественно, может, мрачновато, только все равно торжественно: чтобы и тоску обреченности прочувствовать и то, что они еще вместе, но это «вместе» не навсегда, и много чего еще.