Моя профессия ураган

Я не могла сказать ему, что книга, или воспоминания, по которым ставится балет, оказывают на меня странное действие. Нет, я не была столь наивной, чтоб считать, что это про меня, раз я потеряла память. Воспоминания маленькой дикой нищенки и убийцы никак не походили на возможность происхождения из королевской семьи. Я уже убедила себя, что, как бы это ни было наивно, я была обыкновенной авантюристкой, убийцей и преступницей, которых сотни. Да и никто и никогда из принцесс не был тэйвонтуэ, это невозможно… И не чувствовала я себя Маэ…

Но что-то задевало мое сердце в этой истории. И я читала все документы тэйвонту о времени, про которое сумасшедший король захотел поставить пьесу, с каким-то надрывом… Я просто плыла в какой-то легкости, читая этот дневник…

Балет, поставленный по дневнику?

…Прима вела на репетиции свою партию очередной раз, когда вступила я. Но она не смогла отвести от меня глаз. Не знаю, что со мной случилось. Сюжет снова захватил меня, и я поплыла прямо на репетиции, а не на представлении.

Дьявольское вдохновение забрало меня жестоко, и я забыла все, забыла обо всем, и начала свой танец. Долженствующий лишь подчеркнуть ее, ибо это был наш танцевальный диалог. У нее была ведущая партия даже в этой сцене. Я слишком поздно поняла, что прима не отводит с меня глаз, когда я танцую, и что она сбилась со своей партии. И даже не замечает, что механически оказалась в танце возле самого края рампы, словно завороженная, неприлично уставившись на мой танец… На то, какая я была… Легкая, беззаботная, беспечная, неприличная, флиртующий ребенок, я плыла в веселье и была на седьмом небе на небесах — именно такую роль подруги принцессы Ришки дал мне неблагодарный Эфроимсон, чтоб я была на сцене. Там не на что было смотреть… Но прима была слишком заворожена, как и все, автоматически продолжая свое делать па и находясь по замыслу режиссера слишком близко к рампе, чтобы заметить, что она сбилась влево, и нога ее идет мимо сцены. Я мгновенно пришла в себя, и крикнула ей, но было уже поздно — она рухнула с нескольких метров и нога ее нелепо крюком выгнулась так, как никогда бы не смогла в нормальном состоянии…

Она отчаянно плакала, когда ее выносили — у нее была сломана нога и пальцы на руке.

Внезапно она дернулась и положила ладонь мне на руку.

— Я так боялась играть Маэ… — почему-то тихо и виновато, пожаловалась мне она… как-то жалко и по-детски. — Я не завидую, не верь. А ты меня все равно лучше… — она вздохнула, и снова разрыдалась.

И не было в ее словах ни зависти, ничего, будто больной ребенок доверчиво прижался ко мне.

Я тихо успокоила ее. Я знала, что она меня любила… Правда, я так и не поняла, почему она именно мне сказала про роль Маэ…

Эфраимос рвал и метал. Заменить ее было некем, да и не было времени… И тогда его взгляд обратился на меня… Ведь я всегда знала танец абсолютно всех танцовщиков, мало того, на мне же его и испытывали. И тогда он, не слушая никаких возражений, дал мне главную роль, сделав меня примой… У него просто не было выбора… — приближался праздник, на который собирались люди со всего Дивенора… Праздник, которого всегда ждали все.

И начались бешеные репетиции, ибо роль мою тоже отдали Риле, ее — другой юной балерине… Но, слава Богу, Рила роль знала, ибо она ее работала вместе со мной… Для меня не было особой сложности, ибо именно эту героиню я особенно любила… Внешняя канва — я ее знала… А внутренняя — я над ней работала, вынашивая до самого крошечного, почти невидимого штриха, еле видимого движения губ, характерного взмаха рук… Ибо совершенно по разному ходит молодая девочка и молодая женщина даже когда просто идет, совершенно по разному люди движутся в радости и горе, а для того, чтоб понять и уловить отличия и выделить их, нужна не только безумная наблюдательность и длительные накопления опыта, но и Разум, синтез… И тогда одними микродвижениями ты превращаешься или в легкую, порывистую, невесомо спешащую девочку, или в величественную осадку матери, или в Воительницу, сурово отдающую приказы, оставаясь той же девочкой… Прежде чем играть нужно суметь выносить это в Сознании даже чисто внешне, а для этого нужны и наблюдательность, и Разум, и подвижность ума, и умение мыслить…

По какому-то трагическому чувству героиня балета была созвучна мне, хоть она и не теряла любимого Героя в бою… Но он знал, что, выбрав ее, он на самом деле пошел на гибель. И дерзко улыбался этому, хотя в балете все кончалось счастливым моментом…

Эфраимос тайно принес мне икону и смущенно дал мне. Он знал, на что я шла.

— Она тебе понадобится, — сказал он, вздохнув. — Не знаю, переживем ли мы эту премьеру. Лучше выйти под стрелы.