Моя работа в Москве и Финляндии в 1939-1941 гг.

В нашем общественном мнении, как и в ряде других малых государств, есть один большой недостаток. Мы живём в мире иллюзий, а не реальности. Мы полагаемся на “право”, и при этом понимаем права, написанные на бумаге. Мы также считаем, что все “суверенные” государства и народы равноправны. На самом деле, все обстоит не так. Эстония с 1 миллионом жителей и Финляндия – с тремя с половиной миллионами находятся далеко не в том же положении и реально не равноправны с Германией с 70–80 миллионами, Англией с 50 миллионами или с Советским Союзом с 180–190 миллионами жителей. Мы держимся за международное право. Оно возникло в то время, когда было большое число равноценных и равных по размеру государств, так что они имели равный “суверенитет”. Но в нашей настоящей жизни дело больше обстоит не так. Для нас, небольших, это печальный и опасный факт, но с этим ничего не поделаешь, и наш опыт ежедневно подтверждает это. И что такое, в конце концов, “право” перед лицом истории? Это то, что делает сейчас Гитлер, или что? Не надо далеко уходить в историю, чтобы убедиться, что, несмотря на всё юридическое равноправие, налицо большая разница между малым государством и великой державой. Цели и задачи великой державы, или, скажем, как они видятся руководителям великой державы, совсем не те, что у малого государства. И история учит нас, что малое государство должно уступать, иногда даже смиряясь с унижением, великой державе. Осенью 1939 года у нас была возможность уступить и пойти на соглашение с Советским Союзом на условиях, которые не были бы бесчестны для нас, а в материальном отношении были бы гораздо выгоднее, чем те, к которым нас принудили по жёсткому Московскому миру…

Бисмарк говорил, что самое главное, что требуется для государственного деятеля и народа – “das politische Augenmass”3. Этого у нас не было, и это нам необходимо. Читая в последнее время финские газеты и то, что они пишут о нашей последней войне, я с тревогой констатирую, что у нас по-прежнему, после всего пережитого, всё ещё нет “das politische Augenmass”. А это может привести наше отечество к окончательному краху.

Ну так что же с нашим положением?

Считаю возможным, правда, наверняка сказать нельзя, что намерения Сталина в отношении нас осенью 1939 года были сравнительно умеренными. Что он думает сейчас, не знаю. Наше положение после войны стало хуже. Мне кажется, что Советский Союз хочет оторвать нас от Швеции и, конечно, от Германии, заставить нас жить изолированными, одинокими и слабыми. Постоянные выпады Молотова против нашего любого сотрудничества со Швецией указывают на это же. Так же, как и усилия Коллонтай в Стокгольме держать Швецию в стороне от нас. Нельзя считать невозможным и то, что Кремль при благоприятном для него случае захочет положить нам конец, захватить Финляндию с использованием наших собственных коммунистов по образцу Балтийских государств. Наша война не укрепила наше положение. Прочность внутреннего фронта против коммунизма – вопрос жизни для нас.

Ты рассказываешь о выпадах против нас со стороны Советского Союза, даже о вмешательстве в наши внутренние дела, о петрозаводском радио; могу добавить сюда таллинское радио, которое вызывает печальные чувства и даже растущее возмущение. Всё это я хорошо понимаю… Но нас не больше трёх с половиной, а в Советском Союзе почти 200 миллионов. И военная машина в Советском Союзе сейчас сильнее, чем год назад. А Финляндия сейчас искалечена и в экономическом плане, и в других отношениях слабее, чем год назад. Как ты думаешь, что мы можем сделать в таком состоянии?

Ты говоришь, что рано или поздно в Финляндии возникнет противостояние, как 40 лет назад. Неужели у нас так и не поняли историю “годов гнёта”4. Неужели ещё есть такие, кто полагает, что нас спасло “пассивное сопротивление”? Нас спасла сначала война с Японией, а затем Мировая война 1914–1918 годов. Пассивное сопротивление никакой роли не играло. То, что сейчас нам нужно, так это новая война с Японией или мировая война с участием Советского Союза. Но Сталин на это не пойдёт. Пассивное сопротивление пошло бы на пользу нам самим, в психологическом отношении, раз уж наш народ был так слаб, что нуждался в подобном подталкивании. В войне 1939–1940 годов мы были обречены на поражение, и поэтому, несмотря на наш героизм, она закончилась капитуляцией. Была ли эта война в психологическом отношении полезной для нас, даже необходимой, я затрудняюсь сказать. Но конечный результат достался ценой одного из самых больших несчастий в истории Финляндии, поэтому это была слишком дорогая цена.

Добавлю, что ничто не было бы Кремлю и здешним военным более приятно, чем если бы у нас поднялся “фронт сопротивления”. Это означало бы новую войну, и это был бы конец всему. Я не верю, что финские лидеры позволят событиям привести к такой катастрофе. Активист не может жить в безвременье. Я был активистом в 1914–1918 годы, но осенью 1939-го уже им не был.