Моя работа в Москве и Финляндии в 1939-1941 гг.

Но теперь, задним числом, я начал сомневаться в этой точке зрения, особенно глядя на то, что произошло с Балтийскими государствами, несмотря на их покорность и стремление к согласию. Похоже, что цель Советского Союза – вернуть себе все бывшие российские территории, и он не особо себя обременяет какими-либо соглашениями. За первой уступкой последовала бы вторая, и так мы оказались бы на скользкой поверхности. Если всё обстоит именно так, то возникает вопрос, какой метод действий сейчас был бы правильным: согласие в ущерб нашей чести или более твёрдая позиция?

Я знаю, ты думаешь, что мы оказались в таком положении, когда только уступка может спасти. Так же и здесь думали до сих пор, особенно когда речь заходила о деньгах и товарах, то не стеснялись уступать. Но будет ли это всегда помогать нам, и чем всё это закончится? Сейчас здесь всё больше накаляется атмосфера, и чем чаще происходит вмешательство в наши чисто внутренние дела, тем скорее настроения станут противоположными. Вскоре здесь может возникнуть то же противостояние между теми, кто за уступки, и теми, кто за сопротивление, как это было сорок лет назад».

Описав события, связанные с внезапной смертью президента Каллио и с президентскими выборами, Таннер продолжил:

«Наша ближайшая забота – создание нового правительства. Насколько я понимаю, это будет непросто. Вряд ли кто-то имеет призвание идти на принудительные работы, которые означает пребывание сегодня в правительстве. Одни печальные дела, в том числе приходящие с твоего стола. Если же ещё и Молотов вмешается в вопросы создания правительства, соблаговолив сообщить, кто входит в запретный список, дело станет крайне неприятным. Кандидатам [в министры] начинает казаться, что, если они не внесены в запретный список, это не делает им чести.

Жизнь будет непростой, пока идёт война… Давай надеяться на её скорейшее окончание. Тогда и нам, может быть, удастся выйти из этого заколдованного круга, в котором оказались все малые народы».

Я поблагодарил Таннера за поздравления по случаю моего дня рождения и добавил несколько слов о политике, чтобы побудить его продолжать заниматься этим делом, или, как он сам писал мне, «в надежде получать от тебя позднее твои размышления о политике».

У нас с Таннером с течением лет время от времени возникали политические дискуссии, иногда они были довольно глубокие, иногда устные, иногда письменные. Мой ответ 26 декабря 1940 года на его письмо превратился в целое «исследование».

«После нашей войны Советский Союз обращался с нами, изрезанным государством, – писал я, – и продолжает обращаться не как со свободным государством, а как с государством, потерявшим часть своей свободы, насколько большая эта часть, давай пока не будем подсчитывать. Это показывает, что, несмотря на наш героизм, эта война не вызвала уважения к нам, как многие считают. Напротив, она наглядно показала господам в Кремле, что мы в одиночку не в состоянии сражаться с оружием против Советского Союза, и заодно отравила атмосферу в Кремле в отношении нас. Конечно, после наших действий, в результате которых мы оказались в войне, нам не оставалось ничего другого, кроме как сражаться. Иначе под властью Куусинена мы стали бы частью Советского Союза. Поэтому можно сказать, что своей борьбой мы спасли ту часть свободы, которая у нас ещё осталась.

Но простая критика не поможет, и её будет недостаточно. Сейчас стоит вопрос, что мы можем сделать? Очень легко мы можем привести нас к новой войне, но это будет означать окончательное и верное уничтожение нашего государства. В этом нет сомнения.

Ты не согласен с моим мнением, что наши действия осенью 1939 года были ошибкой. Ссылаешься на судьбу Балтийских государств. Время от времени и газеты пишут примерно так. Но я занимаю иную точку зрения и с этим умру.

Независимость Балтийских государств была ненадёжной. Сами эстонцы думали так ещё в 1920-х годах. Невозможно представить, чтобы великая держава Советский Союз, встав на ноги, удовлетворилась дальним уголком в восточной части Финского залива, где, как говорят, “большой военный корабль вряд ли сможет развернуться”. Переход побережья Балтийских государств Советскому Союзу был лишь вопросом времени.

А наше положение?

Внешняя политика трудна тем, что очень мало или вообще нет фактов, на которые можно опереться при принятии решений. И, тем не менее, решения надо принимать. Кому известны мысли Сталина?