Моя работа в Москве и Финляндии в 1939-1941 гг.

Для нас были не понятны и не объяснимы резкие и угрожающие действия Кремля в различных важных и не очень важных вопросах, хотя я при этом старался учитывать русский менталитет и существующую в Кремле подозрительность в отношении нас. Остро негативная позиция советского правительства против планов оборонительного союза Финляндии и Швеции заставляла задуматься, что за этим кроется. «Сейчас мы с Вами разговариваем, но если возьмём письменные доказательства, то дело станет серьёзным», – говорил мне по этому поводу Молотов в сентябре 1940 года. Неоднократные высказывания Молотова, походившие на угрозы, направленные против укрепления наших новых границ, также вызывали у нас подозрения. Сюда же относится и отказ разрешить самый лёгкий, но важный для нас контроль за тем, чтобы в соответствии с соглашением о транзите в Ханко военнослужащие не имели при себе оружия. Вмешательство советского правительства в президентские выборы в Финляндии было беспрецедентным. Выдавливание министра Таннера из правительства было крайне странным. В проблеме никеля в Петсамо Советский Союз в своих требованиях зашёл исключительно далеко, а Молотов и Вышинский неоднократно прибегали к угрозам, как я рассказывал выше. Грустное впечатление оставило резкое поведение советского правительства в аландском вопросе, когда Молотов, недовольный безосновательной, на его взгляд, затяжкой дел, потребовал решить их в течение недели с немедленным вступлением соглашения в силу, игнорируя при этом предусмотренный формой правления Финляндии порядок заключения договоров. Непонятным был жёсткий подход Молотова, уже после наступления мира, к случаям перехода границы с нашей стороны, которые объяснялись тем, что линия прохождения новой границы была пока ещё не вполне чёткой, и никакой опасности в себе не несли. Далее, настойчивость советских представителей в требованиях по возврату машин и оборудования, вывезенных с отошедших к СССР территорий, хотя я от имени правительства заявил, что они будут либо возвращены, либо их стоимость будет компенсирована, и речь шла лишь о выяснении, о каких машинах и оборудовании шла речь в протоколе к Мирному договору.

Одновременно начались трения между советским посланником в Хельсинки и консулами, с одной стороны, и МИД Финляндии и другими финскими ведомствами – с другой. Численность сотрудников советских учреждений в Финляндии возросла многократно, общее количество представителей и административных работников достигало двух сотен. Например, в советском консульстве в Мариенхамне было 8 консульских работников и 30 других сотрудников, в общей сложности, 38 человек, хотя их единственной обязанностью был контроль за ликвидацией укреплений, да и та работа вскоре закончилась. Было ясно, что увеличение персонала советских учреждений в Финляндии не было связано с выполнением дипломатических и консульских функций. Правда, особых оснований для удивления здесь не было, всё это хорошо вписывалось в современную мораль поведения великих держав в международном общении; я уже ссылался на дискуссию в этой связи в нижней палате парламента Великобритании в 1927 году. Современная международная мораль допускает, что многочисленные советские представители пытались разъезжать, да ещё под вымышленными именами, по всей Финляндии, с которой Россия недавно была в состоянии войны и которой они всё ещё не доверяли. Не было оснований также по упомянутой причине удивляться, что эти люди нарушали положения о доступе в закрытые районы, а эти районы их как раз особо интересовали. Дипломаты других государств придерживались иной практики, что объяснялось их иными интересами. Во всех своих действиях Кремль и его представители могли ссылаться на пример иных великих держав. В ещё меньшей степени, на мой взгляд, характеру отношений между Финляндией и Советским Союзом соответствовала деятельность советского посланника в Хельсинки. В обязанности финских властей, естественно, входили меры по недопущению нарушения норм поведения дипломатов. Если в отношении какого-либо дипломата высказывались серьёзные замечания, то это лицо должно было выехать из страны. Но советский посланник в Хельсинки писал в своих нотах: представительство Советского Союза в Хельсинки требует обеспечить беспрепятственный проход всем служащим консульских учреждений в Финляндии и т.д. Он говорил о «произволе» в отношении служащих консульства в Петсамо, высказывал «требования, которые соответствуют “минимальным” необходимым условиям», это стало обычной терминологией в российском дипломатическом языке. Таким образом, он требовал исключений для своих сотрудников из общих действующих норм поведения всех иностранных дипломатических и консульских работников в Финляндии. Основания для протеста были бы только в том случае, если бы для советских представителей были введены особые, отличные от других стран, ограничения, или ограничения, противоречащие имеющимся соглашениям. Однако Финляндия, наоборот, предоставляла им особые права на передвижение.