По поводу изложения Гитлером разговора о Финляндии в своей вышеупомянутой книге Гафенку пишет следующее: «Что касается пункта 2 (о Финляндии), то вполне возможно, что присутствие германских войск в Финляндии не входило в какие-то планы советского правительства. Осенью 1940 года по Москве ходили упорные слухи, что Советский Союз приготовил Финляндии судьбу Балтийских государств. Это правда, что… финскому посланнику удалось добиться улучшения отношений между Советским Союзом и Финляндией. Однако судьба этой страны продолжала зависеть от доброй воли Советского Союза. Право транзита, которое запросила и получила Германия для своих войск, находившихся в норвежском Киркенесе, естественно, интересовало советское правительство. Но когда Молотов затрагивал этот вопрос, он наверняка не делал это для раскрытия своих агрессивных намерений, а для того, чтобы разобраться в планах Гитлера, а также выяснить, представляют ли германские войска в Финляндии какую-либо угрозу безопасности России. И в этом месте рассказ Гитлера о беседе с Молотовым служит его целям. Занятая фюрером позиция защитника Финляндии и Румынии содержит косвенное признание того, что удары, полученные этими двумя государствами год назад, были даны с его согласия, но они оказались сильнее, чем он допускал» (
Как я уже отмечал, летом и осенью 1940 года в дипломатических кругах Москвы постоянно циркулировали самые что ни на есть тревожные слухи о Финляндии, в том числе, о намерениях Советского Союза поступить с Финляндией так же, как и с Балтийскими государствами. Гафенку, похоже, верил им, о чём свидетельствовал заданный им мне в конце августа вопрос: «Говорил ли Молотов в последнее время, что СССР уважает Московский мир?» Он полагал, что присутствие немецких войск в Финляндии осенью 1940 года помешало планам Москвы, что Молотов пытается выяснить намерения Гитлера, а также представляют ли германские войска в Финляндии угрозу России.
В соответствии с приведённым заявлением Лозовского Молотов в Берлине всё-таки требовал от Германии вывести свои войска из Финляндии или, по крайней мере, протестовал против их транзита там. Мне казалось (это было написано в 1943 году), Молотов хотел донести до Гитлера следующую мысль: «По договору от 23 августа 1939 года условились, что Финляндия входит в сферу интересов Советского Союза. Пока этого не произошло. Кремль хочет, чтобы этот договор был выполнен, и считает, что германские войска должны быть выведены из Финляндии». Думал ли тогда Кремль о каких-то особых действиях в отношении Финляндии и о каких, было ли у него намерение окончательно уничтожить независимость Финляндии, трудно сказать. Мне кажется, Советский Союз хотел получить уверенность, что Финляндия будет решать все свои вопросы один на один с ним.
О чём на самом деле говорили Молотов и Гитлер в Берлине в ноябре 1940 года, мы, может быть, узнаем в будущем, если узнаем, потому на беседе с обеих сторон скорее всего присутствовали лишь надёжные переводчики. А может быть, всё-таки узнаем, потому что если шведский журналист Арвид Фредборг говорит правду (Bakom stålvallen. S. 370–371)11
, то в Германии тогда утверждали, что беседа Молотова с возможным расчётом на будущее была записана на стальную проволоку.В любом случае Гитлер, конечно в интересах Германии, не принял тогда к исполнению обращение Молотова. Эти события, помимо того, что они имели большое значение для Финляндии, служили также определённым намёком и для посторонних. «После визита Молотова в Берлин положение Финляндии облегчилось. Я думаю, что критическое время пришлось на октябрь-ноябрь», – говорил посол Великобритании сэр Криппс, когда я был у него с прощальным визитом перед отъездом из Москвы в мае 1941 года.
О требованиях и вопросах Молотова, а также об ответах Гитлера я тогда ничего не знал. Слышал, что Советскому Союзу было заявлено о желании Германии избежать конфликтов в Северной Европе, а также о выраженной Германией надежде, что Советский Союз учтёт это в своей политике в отношении Финляндии. В какой степени Кремль будет выполнять подобные пожелания с течением времени, было непонятно. Это зависело от развития событий и общеполитической ситуации. И, в первую очередь, конечно, от того, какую реальную силу Кремль был готов применить в поддержку своей политики.