Моя работа в Москве и Финляндии в 1939-1941 гг.

24 июня 1941 года Гафенку был последний раз у Молотова. Молотов потребовал разъяснений, почему румынские войска присоединились к агрессии, как он сказал, немецких «бандитов». Гафенку, который не играл никакой роли в тогдашней политике Румынии и в её вступлении в войну, и который не получал никакой информации о последних событиях, ответил, что он всегда стремился к налаживанию мирных отношений между его страной и Советским Союзом и сейчас глубоко потрясён произошедшим. Молотов заявил, что Румыния не имела права нарушать мир с Советским Союзом, а также не имела никаких оснований подключаться к германской агрессии, поскольку всем известно, что после урегулирования в отношении Бессарабии у Советского Союза не было никаких требований к Румынии, и он много раз заявлял о своём желании видеть Румынию миролюбивой и независимой. Гафенку ответил, что он глубоко сожалеет по поводу того, что Советский Союз своей политикой в последнее время ничего не сделал для того, чтобы избежать такого печального завершения дел. Он сослался на прошлогодний жёсткий ультиматум по вопросу Бессарабии и Буковины, последовавшие за ним постоянные нарушения румынской границы, жестокости в нижнем Дунае. «Советский Союз утратил доверие к себе в Румынии и породил страхи, что существование Румынского государства в опасности. Поэтому Румыния стала искать помощь у другой стороны. Эта помощь не была бы Румынии нужна, и она её не искала бы, если бы её не избили, и если бы она не чувствовала, что ей угрожают» (Ibid. P. 361).

Подобные мысли были широко распространены и у нас.

В 1940 году Германия и Советский Союз были друзьями. Договор 1939 года был в силе. Эту дружбу и хорошие отношения настойчиво подчёркивали с обеих сторон. В конце июня ТАСС, официально опровергнув слухи в иностранной печати о сосредоточении советских войск в странах Балтии против Германии, заверил, что «этими слухами нельзя подорвать добрососедские отношения между Германией и Советским Союзом, вытекающие из соглашения о ненападении, поскольку эти отношения основываются не на случайных конъюнктурных соображениях, а на жизненных интересах Советского Союза и Германии». Выступая на сессии Верховного Совета СССР 1 августа 1940 года, Молотов, опровергнув появившиеся в английской печати измышления о возможности разногласий между Советским Союзом и Германией, заверил, что в основе сложившихся добрососедских и дружественных советско-германских отношений лежат не случайные соображения конъюнктурного характера, а коренные государственные интересы как СССР, так и Германии. В конце августа 1940 года по случаю первой годовщины договора газеты обеих стран публиковали почти восторженные слова по поводу советско-германского сотрудничества. Договор от 23 августа 1939 года соответствует своему назначению и приносит пользу обеим странам, а также полностью отвечает возлагавшимся на него ожиданиям, писали в Германии. Ситуация на Востоке стабилизировалась, и опасность разногласий между Германией и Россией устранена навечно. Москва смогла ликвидировать на своей границе ряд факторов, вызывавших постоянное беспокойство, и сделала это таким образом, который, помимо стабилизации обстановки, создаёт дальнейшие условия для упрочения мира в этом районе. Мир вернулся на север Европы. «Двенадцать последних месяцев были самыми успешными для советской внешней политики». Германия, со своей стороны, упрочила свою восточную границу и обеспечила себе бесперебойные товарные поставки из России. Так писала германская печать.