Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, рев

Вышел из блиндажа, они рядом без фуражек и шинелей лежат на ступеньке окопа… Герои!!! Я чуть-чуть не разрыдался, видя эти близкие лица… Не одни они пали жертвой сегодняшнего боя. Ком[анди]р 4-го бат[альона] подполковник Приезжев убит – половину головы снесло… остались лишь его большие усы… вместе с прапорщиком] Соковым, которому туловище буквально разворотило… Пр[апорщик] Костин убит при перебежке через параллели. Пр[апорщик] Коцубинский тоже… Ах! Масса убитых офицеров – 11 чел. и раненых 17 чел.

Узнаю, что первой линии не взяли, а окопались около его заграждений. На поддержку не подошел 406 полк, и нам пришлось остаться ни при чем… Соседний полк хорошо шел… но слева Гороховский полк не вышел… Пришел подпор[учик] Машков, написали донесение ком[анди]ру полка о положении 1-го бат[альона], иначе говоря, всего полка, т. к. все роты и батальоны перепутались. А 406 полк уже стал частями на передовой линии, а наши солдаты бродят и не знают, что делать… Офицеров нет… Узнали, что 406 полк нас сменит, я пошел за заграждение собирать оставшихся солдат, один задругам шли они, испуганные, потрясенные ужасом боя… Я указывал им путь в резерв и говорил, чтобы там собирались. Всюду по окопам лежат трупы, кровь целыми лужами стояла в окопах… Узнаю, что в 1 роте убиты хорошие солдаты. Раненые лежали почти во всех блиндажах… Санитаров нет… некому спасать героев… и некоторые уже хрипели предсмертным хрипом… Увидел лежащего тяжело раненного гренадера 1-й роты, приказал солдатам нести его, он, бедный, так просил: «Господи! Скоро ли меня подберут… Ой! Ой! Тяжело!..» – и громко стонал… Идут наши герои, оставшиеся в живых, а высшего счастья для них нет – только бы уйти в резерв, отдохнуть…

У немца тихо, тоже обошлось не без потерь. Пришли и оставшиеся офицеры, пр[апорщики] Кобелев и Гейкле, и мы вместе тронулись в резерв. Идя по ходу сообщения, я наступил на что-то мягкое, посмотрел – человек. Пошли не туда, вышли опять на передовую линию, пришлось вернуться, но я уже напряженно смотрел, где лежит убитый, и кое-как на мускулах перебрался через него. Сзади нас шли солдаты, несшие убитых товарищей… Пришли в резерв, собрали роты, сосчитали людей, осталось по 70–80 чел. от роты, а в 13 роте – 25 чел. Встретили ком[анди]ра 406 полка полк[овника] Науменко, он шел, злобно помахивая палкой, ведь его полк не подоспел к нам, хотя он и стрелял из револьвера, и гнал солдат, и обещал поставить пулемет, но ничего не вышло. Нач[альни] к дивизии на него страшно разорялся. Когда солдаты подошли, мы, построив их, двинулись в штаб полка. Здесь солдаты разбили палатки, а мы нашли блиндаж и скоро заснули.

Утром мы узнаем, что нас опять хотят послать 26-го сентября в наступление. Эх! До чего же это скверно подействовало на нас, после такого страшного боя, не дав оправиться, опять в бой – это жестоко, да и притом есть свежие полки 407 и 408-й.

Ждали мы с трепетом распоряжений, но, вероятно, Небо сжалилось над нами, и мы пошли далее в дивизионный резерв. Никаких блиндажей не было, пришлось поселиться в шалаше из веток, но листва опадала, и шалаш был паршивый, но нас утешало то, что рядом был лазарет, и здесь то и дело порхали сестрицы.

Но и здесь нам не повезло, в один прекрасный день вышли мы на занятия, я построил роту во взводной колонне, приказал снять всю амуницию и начал им объяснять о взятии высоты 114,8. В это время летевший наверху аэроплан прот[ивни]ка, вероятно, начал сигнализировать, и разрывы снарядов слева начали приближаться ближе и ближе, вдруг один снаряд сделал перелет и разорвался в 100-х[345] сзади, я скомандовал:

«Одевайся», в это время слышу, летит еще… чувствую, что если не попадет в роту, то разорвется очень близко, кричу: «Удирай в лес!»

Рота разбегается, я тоже несусь вовсю в лес, а он ближе, ближе, думаю, вот в меня… Трах! Дзи-инь-нь – запели осколки, чувствую, что жив, бегу дальше, что-то печет в левой ноге – думал, ранен, оказалось, горячим воздухом контузило. Ну, слава Богу! Но не обошлось и без потерь, в 15 роте убило только что прибывшего прапорщ[ика] Коломийца – жаль беднягу, еще даже не был в окопах, и под недолет до роты попала 4-я рота, и там 1 убило, 3 ранило.

Есть все-таки на Руси скверные люди, который, может быть, через секунду сам будет убит, а он нет, совершает позорнейший для человека в такую минуту, в минуту страшного боя, такой поступок, особенно солдату, ведь позоришь себя и роту и всех. Так, у нас в полку после боя 25-го сентября, когда снесли всех убитых офиц. в одно место и положили у околотка, на носилки, то почти все были без… сапог, и ни у одного офицера не осталось и следа пребывания денег или каких-либо других ценных вещей… Как это ни позорно, как ни грязно, но, к сожалению, – факт. Солдаты и санитары во время боя, правда, не все, а лишь самые бездумные твари, занимались мародерством – обирали своих офицеров, а ведь пули свистят кругом, и он подползает, и начинает шарить по карманам, и стягивать сапоги, не для себя, а с целью продать.