Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, рев

Но долой эти мрачные размышления, прикажут – пойдем, сделаем, что возможно, победим или умрем!

18 октября (5 октября). Сидит с раннего утра солдат и думает: вот-вот скоро прикажут вылезать. <…> Пришел ком[анди]р I бат[альона] 406 полка, беседовали преимущественно о предстоящей атаке. Получили диспозицию: «Выходить всем вместе, идти смело, занять высоту 114,8 и двигаться к опушке леса и там окопаться». Хорошо писано. Это хорошо диктовать свежим войскам, а в данном случае – это вызвало лишь горькую усмешку: «все вместе», да – офицеры выскочат все вместе, но солдаты нет, ведь один офицер роте – что он сделает… Солдаты, как передавали, Варшавского полка, ходили между нашими и, возбуждая не идти в атаку, говорили: «Если пойдете, будем добивать ваших раненых, а в вас стрелять». Но я знаю, что солдаты 405-го Льговского полка вышли бы, кинулись бы за своими офицерами. Пошел к ком[анди]ру бат[альона], там собралась группа офицеров, которым предстоит первыми идти вперед, грустные лица… Началась артиллерийская подготовка, огонь переходит в ураганный. Я нахожусь среди роты, приготовил щит и лопатку, только жду приказания – «Вперед!». Противник тоже начинает сыпать тяжелыми… солдаты с мрачными лицами копают выходы… Вдруг все прекратилось… объявили, что атака отменена. «Слава Богу!» – сказал каждый солдат, у всех стали радостными лица, голодные солдаты, которым 5 мин. назад кусок хлеба не лез в горло, принялись с жадностью есть хлеб.

21 октября (8 октября). Через два дня мы, завязав вещевые мешки в лесу, хотя многих хозяев мешков уже не было в живых, шли ночью по шоссе и полевым дорогам, утопая в грязи, в глубокий резерв. <…>

23 октября (10 октября). Кто не был на позиции, тот не знает, что это такое – носить рогатки, да еще в прескверную погоду, в темную ночь. Забрали мы 30 рогаток и пошли, тяжело, дорога грязная, но это еще не беда. Вблизи передовой линии нарыта масса окопов, и все без переходов поверху – более 13 шт., и через все нам пришлось прыгать и перебрасывать рогатки. Это не работа, а мучение! Все рогатки, кроме случайно забытых 4-х, поставили на место и пошли домой, еле волоча ноги, да немец вздумал нас обстрелять! Кое-как дотащились до блиндажа. Как бухнулся я на кровать и мин. 15 сидел, пока не пришел в себя, думаю: вот ты, доля солдата…

24 октября (11 октября). За то, что вчера не донесли 4 рогатки, пришлось сегодня 10 человекам сходить и докончить, пошли те, которые вчера, несмотря на то, что я строго запретил, отставали и укрывались от работы.

Вообще, нужно сказать, что солдаты развинтились донельзя, только офицеры и держат их в кулаке. Да и притом мало осталось хороших солдат, много молодых, которые стоят у бойницы да и спят, как говорят солдаты: «Притулит морду и храпит, ну что с него спрашивать», а есть и такие, которые плачут, когда сильный обстрел. Но понемногу вникают в окопную жизнь и привыкают.

Взводный, а особенно отделенный для ярых солдат ничто. Особенной дисциплины нет, т. к. отдыхи в глубоком резерве малы, и едва только солдат начнет принимать «воинский вид», как снова идет в окопы, а здесь особенного ничего требовать не приходится. Да как-то слова не поднимаются выругать солдата, т. к., может быть, и меня скоро убьют или его, да и притом бои. Если солдат будет зол на офицера, ему ничего не стоит пустить пулю в затылок ему или не оказать помощи в нужный момент. Я слыхал, были случаи, что скверно обращавшийся офицер был тяжело ранен, и никто из солдат не помог ему, а, проходя, посмеивались, говоря: «Смирно! Подтяни поясок!» А некоторые сами убивали своих офицеров. Странно, но мы видели солдат первоочередных полков – в лаптях. Летом можно было видеть солдат в пресквернейшей амуниции до того, что не походили на солдат. Слава Богу, наш полк обмундирован хорошо.

Что такое теперешнее офицерство, я не беру в счет офиц[еров] мирного времени, которых страшно трудно отыскать и которые куда-то делись?.. Теперешнее, в настоящее время офицерство – прапорщики или подпоручики, поручики и т. д. из прапорщиков с душой и телом прапорщика. Это какая-то волна, которая собирается в далекой России, – в училищах, школах, затем оттуда она идет в запасные полки, здесь более «сметливые» пристраиваются в «кадр», конечно, для этого нужно ладить с адъютантиком… отсюда волна идет на фронт, более «патриотичные» по пути «цепляются» где-нибудь, как в учебных полках дивизии и т. п., а волна идет и только останавливается в окопах, в боях, до этих пор дорога, известная каждому, но тут – на позиции – уже эта волна расплывается, и где судьба указала, там и придется быть либо убитым, раненым, в плену и т. д.

<…>