Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, рев

В штабе полка раздавали подарки, купленные на «английские» деньги. Принесли ко мне в блиндаж их, и я поровну распределил табак, бумагу, конверты и пр. Офицерам досталось по большой пачке папирос, которыми я остался доволен. Кроме того, были и музыкальные инструменты, на наш батальон достался бубен, и мы все каждый у себя не раз от скуки, взяв трубки телефона, слушали бряцанье бубна и пение ком[анди]ра бат[альона] и оставались страшно довольными. Вообще, у нас по телефону происходили разнообразные веселые разговоры, если бы ком[анди]р полка услыхал, то нам, наверное бы, не поздоровилось (саперный полковн[ик]).

Раз часа в 3 ночи я заговорил в трубку по-немецки, телефонистки на всех станциях перепугались, думали, что индукция – немцы перенимают их разговоры.

12 ноября (30 октября). Не успели мы проснуться и надеть на себя сапоги, как проклятые мины уже запели над нашими головами. Опять стали заваливать проходы, вычищенные ночью. Вдруг что-то перервало все мысли, я протянул куда-то вперед руки, защищая себя от чего-то темного, через несколько мгновений я почувствовал, что в наш блиндаж попала мина, и его завалило, но что я еще жив… хотя что-то сильно давило мне ноги… Я увидел впереди себя пол-аршинную дверку, оставшуюся вместо входа, и полз туда, внизу под бревнами валялась трубка и никого уже не было… Высовывая голову, я думал, что если сейчас трахнет еще мина… но ее не было, и я, не оглянувшись на блиндаж, побежал без шапки по разрушенному окопу, ду мая: скорее бы только добраться на правый фланг, подальше от этого злополучного места… <…>

Все убежали раньше меня из блиндажа и сомневались, жив ли я? Хотя мины громыхали и в 1000 шаг. отсюда, но все же казалось, что рвутся здесь. Но интересно то, что сейчас я испытываю не столько чувство страха, а чувство страшнейшей злобы к немцам… Ну попался бы хоть один – сейчас, клянусь, не был бы живой.

Главное то, что натерпелись столько морали, а даже не контузило. А скольких трудов стоил блиндаж… Во время работы один был убит в 2-х саж. от меня. Я с полуротой тоже набивал мешки, и к утру блиндаж был готов. Деревянные стены, железная пружинная кровать, железная печка, пол, все так хорошо было сделано, а теперь… как будто бы кто-то ударил сильным кулаком снизу и сверху, и наш блиндаж превратился в груду развалин, под которым чуть не погибли мы, накаты поднялись вверх, концы которых торчали разбитыми в щепы. Некоторые бревна валялись на почтительном расстоянии отсюда, а сбоку зияла громадная воронка в 3 арш[ина] шир[иной] и 2 глуб[иной]. Нас спасло то, что была толстая стена, которая хотя сломалась и стала углом, но все же спасла нас. В общем, мы остались целыми и невредимыми только по милости Бога.

Пассивный участок, а потери за 9 дней 7 убитых и 8 раненых, а остальные большая часть контужена и больна, вот что сделал со 2-й р[отой] этот уч[асто]к.

И вечером по моей просьбе рота ушла в резерв, и остальные 3 дня достояли здесь.

17 ноября (4 ноября). В переходах всегда идешь впереди роты, за санитарами 1-й роты, каждый раз спрашиваю у них: «А куда вы дели Латынина?» – они горько молчат. Это был здоровый мужчина 34 л. с громадной бородой и простодушный, который мне очень любил рассказывать свои похождения и пр. и вообще питал ко мне какую-то симпатию. Он – санитар, во время боя много принес пользы. Но погиб ни за грош, именно ни за грош. 3 окт[ября] его завалило землей, и вырыли через 2 часа, но он уже был мертв. Страшно жаль его, такой симпатичный старик.

<…>

21 ноября (8 ноября). Все дни у нас шли усиленные занятия, уборка плаца, репетиции, подшивали красные петлицы и пр., все это приготовлялось к полковому празднику, который наконец наступил. В 9 час. ут[ра]полк в резервном порядке, на специально приготовленном плацу, стоял в ожидании ком[анди]ра корпуса, но вскоре было объявлено, что ком[анди]р корпуса не будет, да это и лучше. В 11 час. приехал нач[альни] к дивизии г[енерал]-м[айор] Шильдбах³. Был молебен и пр. и церемониальный марш, раздавали Георгиевские медали. Нач[альни]к див[изии] сказал, «что полк представился в высшей степени блестяще, нельзя верить, что полк только что из окопов, его можно поставить наряду с действительными полками и др.». Нужно сказать, что правда полк показал себя хорошо. Блестящая походная форма и пр., все имело и содействовало общему успеху. В 12 час. дня был наш долгожданный обед.