Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, рев

13 января (31 декабря). Итак, наконец-то наш полк в резерве, но этот резерв, пожалуй, еще хуже позиции – 5 рот стоят на позиции, а остальных каждый день на работу. Ах уж эти работы! Они еще более утомляют человека, чем стояние на позиции. Иногда еще и поужинать не дадут, а уже ступай и работай. Дадут урок: по 3 бревна или 6 жердей отнести из леса на передовую линию. А то засыпай бруствер, когда земля промерзла на 3/4 аршина, кирки ломаются одна за другой, лопаты тоже, а работай, «хоть зубами копай, а сделай», как говорит ком[анди]р полка, и солдаты долбят, долбят закоченевшую землю. Или еще: вырубить впереди заграждений для лучшего обстрела мелкий кустарник и камыш. Работали почти одними лопатами и руками – болото хотя и подмерзло, но проваливаются, и солдаты то и дело вываливаются из виду. Но все же вырубили 250-х в длину и от 50 до 80-х[348] в глубину.

Эх! Трудно теперь работать. Сколько труда зря пропадает.

К нам назначен новый ком[анди]р бат[альона] ротмистр Кавальдин – глубоко верующий, чуть даже не фанатик. Уже седой – 55 лет. И заставляющий своих подчиненных так же верить в Бога, как и он. Соберет вокруг себя солдат и говорит проповеди, которые вполне подошли бы к хорошему собору. Он говорит: «Я, дорогие братцы, не требую от вас ничего, кроме того, что требует от меня Царь Небесный, Царь Земной и начальство. Я ваш ком[анди]р бат[альона] – и отвечаю за вас перед Богом и Царем. Не ругайтесь, братцы! Грешно! Пойте молитвы, молитесь Богу. Когда вы ругаетесь по-матерски, вы оскорбляете Бога, Божью Матерь, Мать-Россию и Мать, которая тебя родила» и т. д. Очень любил, чтобы прибавляли ко всему: «Слава Богу». А если входишь в блиндаж, снимай шапку, а то задаст перцу. Солдат призывает к себе – раздает Евангелие, иконки, крестики, молитвы и т. п., и офицерам то же самое.

«Вот, – говорит, – вам сладенькое, но не думайте, что для тела, нет – для души». Достал большие иконы, построили часовню, и утром и вечером весь батальон поет молитвы. Когда он заходит в один блиндаж, в другом уже и иконки расставлены, и молитвы поют, и читают, он, конечно, остается доволен.

Но раз он заметил, что к его приходу все подстроено, и здорово выругал ротного, конечно, проповедным языком. В походе идет впереди с иконой, а перед походом всегда молебен. «Снаряды, – говорит он, – поют о грехах ваших». Иногда любит покричать, но сам потом говорит: «Я вижу, что вы на меня сердитесь» и т. п.

Вообще симпатичный старичок.

<…>

1917

14 января (1 января). Вот уже и Новый год, год, наверное, как все говорят, последний войны. Дал бы Бог скорей кончить эту войну.

Новый год встречали в собрании, но невесело прошла эта встреча, вина не было, а главное, не было барышень, которые могли бы развеселить нашу новогоднюю встречу. Кричали «ура!», пели гимн и т. д., но все это было как-то сухо. <…>

16 января (3 января). После обеда наша (2-я) рота сменила резервную 1-ю роту. <…>

Позиция в густом лесу, основная линия на опушке леса, впереди непроходимое болото, хотя теперь проходимое ввиду того, что сильные морозы, и оно замерзло, и наши и его разведчики путаются по ночам там. Окопы наносные, вообще позиция устроена пока неважно. Резервная рота стоит за 1500 шаг. в тылу. Тут большие бараки – блиндажи, масса пустых блиндажей, которые содержатся в чистоте. Везде проделали дорожки, усыпаны песком и обсажены елками. Масса снегу. И холодок порядочный. Рота выставляет заставу на левом фланге полкового уч[аст]ка, правда, там прочные заграждения, но по болоту идет прорыв, иногда идешь поверять заставу, а сам косишься в кусты за заграждения и думаешь: «Того и гляди, дадут залп, и пропадешь ни за грош», а рука уже лежит на револьвере, остается только нажать спусковой крючок.

<…>

Как оригинально выходит: нам запрещено вырубать лес на дрова, а «герман» с каждым снарядом прибавляет нам бесплатных дров, разбивая деревья. <…>

А ночи темные-темные, наверное, по ночам здесь в мирное время и человек не ходил, а теперь масса людей. До заставы идти версты

полторы, и по правде скажу, что один я не пошел бы по лесу на заставу. Жуть какая-то берет.

В общем, стоять на этом уч[аст]ке было довольно спокойно.

26 января (13 января). Весь этот промежуток времени рота ходила ночью и днем на работы – работы бывали и скверные, и хорошие, но, в общем, ходить на работы не дай Бог. Солдаты очень утомляются. Как ни говорить, все-таки <…> надо на позиции, силы стало вдвойне меньше, да еще иногда погонят, не поужинавши. Солдаты тихо ропщут, но ведь и мы такие же маленькие люди, чтобы хоть чем-нибудь помочь им.

<…>