Моя революция. События 1917 года глазами русского офицера, художника, студентки, писателя, историка, сельской учительницы, служащего пароходства, рев

Немцы со своими союзниками сказали нашим делегатам, что из Польши, Лифляндии, Курляндии и Эстляндии они своих войск не выведут, потому что поляки, прибалтийские немцы и латыши уже «самоопределились», т. е. предпочитают германское иго русской свободе. Правильно! Финляндия теперь уже совершенно независима от России и назначила к нашему «двору» своего посла. Мы, конечно, ответили ей тем же, делегировав послом какого-то матроса-большевика.

Вот как редко стал я пописывать. Конечно, история от этого не пострадает – за ней следят теперь в оба мужи науки и искусства. Но, я думаю, и они ошеломлены всем происходящим, и их мозги не могут работать спокойно в такое время, когда волосы дыбом встают от ужасов современности.

С 20-го числа московские «буржуазные» газеты стали опять выходить (кроме «Русского слова»), но я не вижу в них ни ярких статей, ни утешительных известий. Тошнит от них, как тошнило все это время от «Правды», «Социал-демократа» и «Известий С. р. и с. д.»[405].

<10 января (28 декабря)>

11 января (29 декабря), † В Севастополе матросы убили 62 офицера (в том числе нескольких адмиралов), а всех других арестовали. Вот что делается у нас!

Перемирие продлено с 5-го января еще на месяц.

Украинцы воюют с большевиками не на шутку. В Харькове и Полтаве форменная война.

Нехорошо и в Сибири. В Иркутске междуусобица продолжалась 10 дней, и тогда погибло до 8000 человек. Население бежит, нет ни продовольствия, ни освещения.

Пьяные погромы, голодные бунты и всякого рода вооруженные безобразия приняли затяжной и все разрастающийся характер. Было много случаев ограбления самих большевицких вождей. Вот уж поистине «своя своих не познаша»!

Ходил в Городскую управу. Нужно было оформить дело по аренде пристани пароходства «Самолет». Никакого толка не добился. Одни отделения совсем закрыты, в других сидят 2–3 штрейкбрехера, ничего не знающие, ничего не понимающие и на вид подозрительные. И так теперь в банках, в казначействах, во всяких присутственных местах. Денег мало кто несет, их или взять уже негде, или страшно платить штрейкбрехерам – не пришлось бы платить потом в другой раз, а главное, никто не знает, за что платить, сколько платить, куда платить. Все в недоумении и даже в страхе: с одной стороны, неизвестность, с другой – грозные «заборные» декреты – платить без повесток, а иначе арест и конфискация имущества. В «Утре России» Н. Устрялов пишет сегодня, что «всероссийское правительство средь бела дня и на виду у всех занимается грабительством и шантажом». Что верно, то верно!

Друг мой П.А. Оленин, по-теперешнему «черносотенный» писатель, живет в эту зиму в Касимове и просит писать ему о московских действиях. Не мог я исполнить его просьбы, но нацарапал ему, как видите, «эскизно» следующую картину моих настоящих настроений, начав послание словами Пушкина из А. Шенье, как будто отвечающими нашему времени:

…Закон,
На вольность опершись, провозгласил равенство,
И мы воскликнули: «блаженство!»…
О горе! о безумный сон!
Где вольность и закон? Над нами
Единый властвует топор.
Мы свергнули царей? Убийцу с палачами
Избрали мы в цари! О ужас, о позор!

Дальше что – сам вспомнишь, потому что знаешь наизусть не только Пушкина, но и Оленина-Волгаря.

12-го ноября ты пишешь мне, что ждешь от меня, как «правдивого летописца», описания московского действа. Я записал его, но уж очень длинно вышло, так что давай отложим это удовольствие до тех времен, когда, Бог даст, наступит «на земле мир и в человецех благоволение». Да и в газетах все было описано без утайки. Я думаю, что ты достаточно информировал себя.