Моя семья и другие звери

Когда мы, позевывая, провожали последний экипаж, на востоке уже розовел горизонт и морская гладь ждала зари. Лежа в постели с Роджером в ногах и щенками по бокам, с Улиссом на карнизе, я посмотрел в окно – над кронами олив розовело небо, стирая звезды одну за другой, – и подумал, что в целом день рождения удался на славу.

С утра пораньше я собрал все свои охотничьи принадлежности, а также кое-какую провизию и в компании с Роджером, Писуном и Рвоткиным отправился в путешествие на «Жиртресте-Пердимонокле». Море спокойное, солнце сияет на голубом, как горечавка, небе, легкий бриз. Идеальный день. Судно шло вдоль берега с неторопливым достоинством, Роджер сидел смотрящим на носу, а Писун и Рвоткин шныряли от борта к борту, задираясь и перегибаясь через борт в попытке лизнуть морской воды, – одним словом, вели себя как сухопутное простачье.

Своя лодка! Приятное ощущение хозяина, когда ты налегаешь на весла и чувствуешь, как она делает рывок вперед под треск воды, как будто разрезаешь шелковую материю. Солнце пригревает спину и расцвечивает море бесчисленными блестками разного оттенка. Восторг от того, как ты маневрируешь в лабиринте заросших буйными водорослями рифов, просвечивающих через морскую гладь. Даже мозоли на ладонях, от которых руки немели и становились неуклюжими, доставляли мне радость.

Хотя я испытал немало приключений на «Жиртресте-Пердимонокле», с тем первым путешествием ничто не сравнится. Море казалось голубее, чище и прозрачнее, острова более далекими, солнечными и пленительными, и еще казалось, что морская жизнь сосредоточилась в тамошних заводях и протоках и только и ждет меня и мою новенькую яхту. Примерно в ста футах от островка я сложил весла и перебрался на нос, где, лежа бок о бок вместе с Роджером, мы разглядывали морское дно сквозь кристально прозрачную воду, а яхта тихо себе дрейфовала к берегу с безмятежной плавучестью целлулоидной утки. И пока по дну скользила тень, напоминавшая черепашью, перед нами раскрывался в движении такой многоцветный морской гобелен.

Из заплат серебристого песка высовывались сбившиеся в кучку моллюски с разинутыми ртами. Иногда между роговых губ просматривался крошечный, цвета слоновой кости, гороховый краб – тщедушное, недоразвитое, с мягкой скорлупкой существо, ведущее паразитический образ жизни под защитой мощных и надежных костяных стен большой раковины. Интересно было наблюдать за тем, как при моем появлении срабатывала аварийная сигнализация всей колонии моллюсков. Пока я над ними проплывал, сначала они на меня глазели, а затем осторожненько давали знак, как бы потянув на себя рукоятку сачка, зависшего над бабочкой, и постучав им изнутри по ракушке. Створки раковины тут же схлопывались, отчего взвихривался белый песок, словно пронесся торнадо. Сигнал моллюска мгновенно распространялся по колонии. Через секунду все двери, справа и слева, захлопывались, и песчаные завихрения охватывали водное пространство, после чего серебристая пыль снова оседала на дно.

Рядом с моллюсками обитали червеобразные грибы с чудесными перистыми лепестками на конце высокого и толстого сероватого стебля, которые непрерывно шевелились. Эти золотисто-оранжевые и голубые лепестки казались совсем инородными на коренастом основании, все равно что орхидея на ножке гриба. У этих тоже была своя аварийная сигнализация, но гораздо более чувствительная, чем у моллюсков: рукоять сачка вытягивалась аж на шесть дюймов, и вдруг, перестав шевелиться, лепестки поднимались кверху, соединялись в одну кучку и разом поникали, оставался лишь один такой шланг, воткнутый в песок.