Моя семья и другие звери

Она мне улыбалась, лежа под покровом разметанных волос, и подняла руку, как бы благословляя мой уход. Я последовал за Кралефским и уже в дверях оглянулся и послал ей ответную улыбку. Она лежала неподвижно, словно придавленная этой копной. Но еще раз подняла руку и помахала вслед. В этом полумраке мне показалось, что цветы к ней придвинулись, обступили ее кровать, стремясь что-то услышать. Отслужившая свой век королева в гробу, окруженная перешептывающимися цветами-придворными.

15 Цикламеновый лес

В полумиле от нашей виллы возвышался сравнительно высокий, конической формы холм, покрытый травой и вереском и увенчанный тремя оливковыми рощицами, разделенными широкими ложами из мирта. Я окрестил эти рощицы цикламеновым лесом, так как в установленный срок земля под деревьями покрывалась пурпурными и винно-красными цикламенами, которые здесь росли гуще и роскошнее, чем где бы то ни было. Яркие округлые бутоны со слоеной отстающей кожицей торчали, как устрицы, каждая увитая ярко-зелеными листьями с белыми прожилками – такой неподражаемый цветочный фонтан, словно сотворенный из пурпурных снежинок.

Цикламеновый лес был отличным местом для времяпрепровождения. Лежащему в тени олив открывался вид на равнину, мозаичные поля, виноградники и сады, вплоть до проглядывающего между стволов моря, которое переливалось тысячами огненных искр и лениво накатывало на берег. Здесь, на холме, гулял особый ветер или, лучше сказать, ветерок. Как бы ни припекало там, на равнине, наши три оливковые рощицы постоянно обвевал легкий бриз, благодаря которому перешептывались листья и цикламены кланялись друг дружке в приветствии, не имеющем начала и конца. Идеальное место для отдыха после изнурительной охоты на ящериц, когда в висках стучало от жары и промокшая от пота, потерявшая изначальный цвет одежда превращалась в висящие тряпки, а три собаки с высунутыми розовыми языками отдувались, как старые локомотивы. Во время одной такой передышки я приобрел двух новых питомцев и попутно положил начало цепочке совпадений, повлиявших на Ларри и на мистера Кралефского.

Собаки с висящими волнистыми языками разлеглись среди цикламен и вытянули задние ноги, чтобы все тело получало от земли максимум прохлады. Глаза полузакрылись, челюсти от текущей слюны потемнели. Я привалился к стволу оливы, которая росла последние сто лет так, чтобы превратиться в удобную спинку для отдыхающего, и всматривался в далекие поля, пытаясь угадать в передвигающихся крохотных цветных пятнышках знакомых крестьян. Далеко внизу, над светлым квадратом созревающей кукурузы, вдруг возник черно-белый силуэт, похожий на пегий мальтийский крест, быстро пересек плоскую равнину, окультуренную человеческими руками, и устремился к вершине холма, где сидел я. Пролетая надо мной, сорока трижды отрывисто вскрикнула, но звук был приглушенный, как если бы она несла в клюве еду. Она стрелой вонзилась в крону оливы неподалеку от меня, и после короткой паузы из густой листвы грянул хор из пронзительных и сиплых голосов, который достиг крещендо, а затем постепенно сошел на нет. Потом я снова услышал знакомый крик, негромкий, наставнический, сорока выпорхнула из кроны и опять умчалась вниз. Я подождал, пока она не превратилась во что-то вроде пылинки, парящей над гофрированным треугольником виноградника на горизонте, а затем поднялся и осторожно обошел дерево, с которого доносились любопытные звуки. Высоко в кроне, наполовину скрытый зелеными и серебристыми листьями, можно было разглядеть большой ветвистый кокон наподобие пушистого футбольного мяча. Я с азартом полез наверх, а собаки, задрав головы, с интересом за мной наблюдали. Почти добравшись до гнезда, я глянул вниз, и мне стало нехорошо: собачьи морды были размером с цветки курослепа. Перебирая потными руками, я переступал с ветки на ветку, пока не оказался вровень с гнездом. Это было объемистое сооружение, такая большая корзина из умело сплетенных веточек, промазанных глиной, с корешками в сердцевине. Маленькое входное отверстие, как и боковины, и аккуратно сработанный купол, ощетинились острыми колючками. Это гнездо должно было отпугнуть самого заядлого орнитолога.