Моя сестра Роза

Только не у Розы. Мы в Томпкинс-сквер-парке. Сюда ведут все дороги. Я подумываю, не рассказать ли Соджорнер о Розе. Нет, это слишком. Мы едва знакомы. Мы заходим в кофейню в паре кварталов от парка и садимся за столик у окна. Пьем кофе. Соджорнер уговорила меня попробовать вкуснейший шоколадный торт. Она не спрашивает, что я думаю о службе. Я не спрашиваю, что означает «межконфессиональный». Я думаю о том, как сильно мне хочется ее поцеловать.

– Твои родители наверняка немного хиппи.

– М-м? Если бы.

– Они назвали тебя Че. Наверняка они мечтают о социальной справедливости и пытаются изменить мир?

– Не совсем. Ну то есть отчасти. Они говорят, что изменить мир можно только благодаря дисциплине и действиям изнутри. Они считают, что уничтожить капитализм невозможно, и вместо этого создают фирмы, чтобы зарабатывать деньги, создавая вещи, которые помогают людям и делают мир лучше, а потом вкладывать эти деньги в создание новых подобных фирм, и так далее. Они настолько дисциплинированны, что даже позволяют себе раз в неделю отключить все свои рабочие устройства. Это я сейчас их цитирую.

– Похоже, они у тебя пуритане.

– Да, вот только они пьют, танцуют и не верят в Бога.

– И ты называешь их по именам.

– Как ты узнала?

Соджорнер смеется.

– Все дело в том, что тебя зовут Че, и во всем, что ты рассказал. Так ты называешь их по именам?

– Да. Так было всегда, потому что – я снова их цитирую, – «мы не играем присущие нашему гендеру роли, мы не мама и папа, мы люди». Еще они верят в то, что дети – тоже люди, что им следует развиваться в собственном ритме и что они не обязаны играть роль детей.

– Значит, тебе можно делать все что угодно? Я тоже так хочу!

Я громко смеюсь:

– Если бы. Вместо того чтобы заявить: «Будет так, потому что мы так сказали», они говорят: «Будет так, потому что закон обязывает нас присматривать за вами, учить вас, а если вы сделаете то, что мы вам не разрешаем, это может иметь наказуемые законом последствия. И даже если их не будет, все равно вы не имеете права нас не слушаться, пока вам не исполнится восемнадцать лет».

– Ничего себе.

– Ага. Спорить с ними – все равно что спорить с ветром. Заботливым, любящим ветром, которому так хочется тебе помочь. Но он всего лишь ветер.

– Тебе иногда хочется их ударить?

Мне надо сказать ей: «Я не жес-ток, нет, я никогда этого не хотел», но я не вру. Они не разрешают мне участвовать в спаррингах. Они притащили нас сюда. Они… Иногда мне хочется их побить.

– Бывает.

Соджорнер смеется.

– Я тоже частенько хочу побить своих. Поэтому я и пошла на бокс – чтобы никого не бить вне ринга. Я вкладываю всю свою злость в тренировки, и она сходит на нет. А если не сходит на нет, то превращается во что‐то более полезное, чем гнев. Я люблю бокс.

– Да, я тоже.

– Я не могу расстраивать своих мам, понимаешь? У мамы Ди рассеянный склероз. Мама Эл делает все, чтобы жизнь мамы Ди была такой же, как прежде. Я не хочу добавлять им проблем.

Я киваю. Она словно описывает мою жизнь. Я не создаю проблем, потому что Роза – ходячая проблема. Я подумываю рассказать о ней Соджорнер. Но не хочу уничтожить остатки того чувства, которое возникло между нами в церкви, когда мы держались за руки и чуть не поцеловались.

Соджорнер говорит о своем следующем бое, о том, сколько килограммов ей нужно сбросить. Потом она собирается уходить. Им с Джейми нужно заниматься. У них экзамены. Мы касаемся друг друга кулаками. Не губами.

Глава шестнадцатая

В понедельник утром я завтракаю за барной стойкой. Дэвид пьет кофе. Роза сбегает по лестнице в своем самом радужном настроении, потому что скоро занятие по математике.

– Доброе утро, – говорит она невозможно радостным тоном. – Как вы оба себя сегодня чувствуете? – Еще чуть‐чуть, и я поверю, что ей действительно есть дело до нашего здоровья. На ней ожерелье с подвеской-сердечком, которое я раньше не видел.

– Где ты это взяла? – спрашиваю я, касаясь искрящегося красного сердечка. На стекло не похоже.

– Мне его дала Сеймон, – отвечает Роза и взбирается на барный стул.

– Математики сегодня не будет, – говорит Дэвид. – Сегодня ты напишешь эссе и будешь читать учебник по истории Соединенных Штатов.

– Нет, – мрачнеет Роза, – мы так не договаривались.

– Договаривались, – парирует Дэвид. – Будешь работать над эссе в кабинете, рядом со мной и Салли. Но зато завтра ты пойдешь в музей Нью-Йоркского исторического общества вместе с Сеймон, Майей и их няней.

– Сюзеттой, – говорит Роза.

– М-м? – переспрашивает Дэвид. – У них в школе завтра день самостоятельной работы. Ты будешь изучать историю Соединенных Штатов, а потом напишешь эссе о том, что узнала.

– Вы все время заставляете меня писать эссе, но никогда их не читаете.

– Мы прочитаем твое эссе.

– А я? – спрашиваю я. – Мне тоже надо идти в музей? – Я надеюсь, что нет.

– Ты можешь заниматься, чем захочешь.

– Так нечестно, – говорит Роза.

– Если убегаешь из дома и врешь, жди последствий. Роза пристально смотрит на Дэвида:

– Для тебя ничто никогда не имеет последствий.