Беспокойство его лишено смысла, ибо нет безумца, который добровольно сунулся бы на Круон, но…
– Дорогой, ты встал? Чудесно! – Матушка была бодра, легка и весьма довольна с виду. – Значит, у нас есть еще время.
– На что?
– На то, чтобы привести тебя в порядок. Тетушка Ашари прибудет рано, с ней три внучатые племянницы, присмотрись к ним, будь любезен… очень милые девочки.
Матушка взъерошила гриву и, пройдясь по комнате, умудрилась поднять с пола тонкую шелковую нить, переставить рамку с галоснимком и выровнять папку с бумагами.
– Чуть позже подтянутся Гарахо, – она позволила себе поморщиться. – Заявились все семеро… надеются все-таки получить твою шкуру.
– Самому нужна.
Вновь зачесалось в гриве. Вот интересно, почему эта треклятая блоха оживала лишь в матушкином присутствии?
– Я тоже думаю, что с родом Гарахо не стоит иметь дела. Сущие ретрограды. Представляешь, заявили Совету протест. Добиваются, чтобы мы закрыли мир и вернулись к обычаям предков. Хотя памятуя твою страсть…
– Мама!
– Я поняла. Но все же держись в стороне от их девиц. Совершенно безумные создания, с них станется заявить на тебя права и бросить вызов этой девочке.
Захотелось попасть на станцию.
Причем немедленно.
– Но мне хочется верить, что ты сумеешь с ними управиться… А вот на Киш-Ями обрати внимание. У них как раз средняя в возраст вошла. Очаровательное дитя с мягким характером, то, что тебе нужно.
– Мне кажется, – Нкрума все-таки свернул экраны, выведя на стену поликристаллическую поверхность ковра, – мы уже нашли то, что мне нужно…
– Ты про эту девочку? – Матушка присела на кровать и поморщилась: ее всегда раздражала излишняя простота убранства его комнаты. – Она, конечно, милое создание, но тебе не кажется, что вы несколько… несуразно смотритесь? Она такая… хрупкая…
Матушка провела ладонью по покрывалу, изменяя его структуру. И ткань утратила темно-песочный оттенок, пошла крупными круглыми завитками всех оттенков золота.
Она пробежалась пальчиками по стене, выбивая код, и та потекла, лишаясь привычного бледно-коричневого цвета. Да и структура ее стала плотнее, появилась иллюзия каменной кладки, грубой и… и это было красиво, но…
– Не стоит благодарить. Я беседовала с этой девочкой, и кажется, ей самой здесь несколько неуютно.
– Мама…
Матушка остановилась у полок, но менять их не стала, слава Древним. А вот стол потек, приобретая новые очертания, словно камень оплавило, правда, теперь уже не бурый, а полупрозрачный пустынный янтарь, который добывали со дна моря Ррух.
– Это ведь ты ее бросил вчера, одну, в незнакомом месте, без поддержки и участия. И мне показалось, что мой долг хозяйки дома оказать эти самые поддержку и участие. Не стоит благодарности.
Подоконники сделались чуть шире.
И тоже полупрозрачными.
Ковер сменил цветовую гамму, а из спящих камней потянулись кристаллические ветки псевдомонов.
– Вот так… А то живешь, право слово, как в казарме. Так вот, брак вам заключить придется, в этом нет сомнений, – матушка огляделась и кивнула, в высшей степени довольная своим творчеством. – Это предусматривает договор, как и счастливую вашу совместную жизнь в течение года. И конечно, мы вполне можем себе позволить неустойку, но это нанесет ущерб и нашей репутации, и репутации агентства.
И все-таки звук был.
Вот снова.
Он прокатился по пустыне, заставив паучиху разжать лапы, выпуская полусъеденного кавалера. И тупики замерли, позабыв про норы. Медленно перевернулся на бок червь, но опасным источник звука не счел. В этом мире мало что могло представлять опасность для матерого червя.
– Поэтому наилучшим вариантом будет развод где-нибудь в центральных мирах. Представим это дело как ее инициативу. Девочке заплатим, конечно… Ей хватит, чтобы обустроить жизнь. Я даже готова сохранить ее принадлежность к роду, при условии…
– Мама, хватит! – Нкрума заставил себя отвернуться от экранов. – Отменяй прием. Что-то происходит…
– Что, дорогой?
Она была мила и дружелюбна.
Всегда мила.
Всегда дружелюбна. И порой это злило больше обычного.
– Не знаю. Но происходит… у меня предчувствие.
– Ты просто слишком волнуешься, – она ущипнула его за щеку. – Право слово, не стоит. Просто постарайся быть милым. Помни, что тетушка Ашари терпеть не может, когда кто-то интересуется ее самочувствием. Да и интересоваться-то нечем. Эта старая карга всех нас еще переживет, а вот если ты позволишь себе не спросить о здоровье любезнейшей Тамари, она меня со свету сживет своими нотациями.
Матушка говорила. И говорила…
Ее голос постепенно размывался, исчезали слова, оставался неприятный тяжелый гул, от которого хотелось избавиться, причем любым способом.
…Солнечный свет пробивался сквозь затемненные окна, освещая скорбную фигуру Ицхари, который застыл на подоконнике памятником самому себе.
– Недоброго вам утра, – дружелюбно сказала я, опуская тапку. Увы, местные тапки были слишком легкими, чтобы представлять угрозу для кого-либо.
– Солнце встало, – Ицхари многозначительно щелкнул жвалами.
– Встает, – уточнила я, поскольку процесс этот лишь начался, а следовательно, рань была несусветная. – Как вы сюда попали?