- Я жду объяснений, - напомнила Джинера.
Витруф накинул плащ ей на плечи. Бароны обнажили мечи.
- Принцесса... - пробормотал бандит. - О, срань Господня... Простите, принцесса. Но ведь я выполняю приказ короля. Королевское правосудие.
- Так это государь и мой жених приказал вам издеваться над девицами и калечить старух? - удивилась Джинера так, что на лбу бандита выступил пот. - Ваше мнение о государе потрясло и огорчило меня.
- Но ведь... - бандит стащил перчатку и вытер лоб. - Принцесса, видите ли, эти люди, они вне закона. Жители деревни не заплатили в казну подушный налог... так что по закону они теряют свободу и сами становятся собственностью казны. А их хибарки приказано предать огню.
- Вот как... - задумалась Джинера. - А земля?
- Земля принадлежит здешнему барону. За землю поселяне платят ему, но он расплатился с казной... - бандит, которого вернее было называть офицером короля, замялся. - Тоже ворчал, конечно... никому не угодишь...
- Я понимаю, почему он ворчал, - сказала Джинера. - Люди, которые работали на него и платили за аренду земли, теперь должны уйти неведомо куда, работать на короля, очевидно. Кто же будет обрабатывать их поля и землю барона? Но - оставим это. Что - скот?
- Мы его конфисковали, - доложил офицер. - В счёт долга.
- И сколько они ещё должны? - спросила Джинера.
- Кхм... четыре золотых ещё.
Джинера поразилась, приоткрыв рот и распахнув глаза:
- Сколько?!
- Четыре золотых, ваше прекрасное высочество.
- Удивительно, - сказала Джинера, разглядывая багровое лицо офицера, блестящее от пота в морозную ночь. - Я с детства слыхала, что Святая Земля - богатая страна, но, право, не думала, что здешние поселяне сеют медные гроши, собирая урожай чистым серебром. Когда дела столь прекрасны, что стоит этим бездельникам платить золото в казну! Сами, негодяи, разодеты в бархат и меха, живут в каменных особняках, питаются, полагаю, перепелами в устричном соусе, а своему государю не желают кинуть четыре золотых от столь обильных доходов...
Офицер молчал, его солдаты разглядывали землю.
- К тому же, - продолжала Джинера, - они могли бы что-нибудь дать за труды и сборщикам податей, вынужденным бродить по дорогам холодными ночами, оставив своих добрых жён и уютные дома... Сколько причитается вам, мессир?
Офицер молчал. Стало удивительно тихо, даже скотина не ревела.
- Милый Витруф, - позвала Джинера, - окажите мне любезность принести мой кошель для милостыни.
Кошель протянула няня, принял камергер - и тут же сунул в руки принцессе. Бароны принцессы и её охрана жгли солдат короля презрительными взглядами.
Джинера, не торопясь, отсчитала тридцать златолесских серебряных "ангелочков" и швырнула их к ногам офицера.
- Это подать, - сказала она, глядя ему в лицо. - За души и за скот. И горе вам, если хоть одна из этих монет не дойдёт до казны. По приезде в столицу мои люди справятся у канцлера.
Офицер, чуть не плача от стыда и бессильной злости, наклонился подобрать деньги, как нищий побирушка за медяком. Выпрямившись, горько сказал:
- Король творит правосудие, а вы...
- Дело короля - правосудие, дело королевы - милосердие, - холодно отрезала Джинера. - Дурна принцесса, которая об этом забывает. А вы, милейший, через месяц будете таким же моим подданным, как эти несчастные. Кроме того, вы, как и они, зависите от слова короля. К кому вы пойдёте искать милосердия, если прогневаете его?
Офицер покачал головой.
- Если кто прогневает государя, ничьё милосердие ему не поможет, ваше добрейшее высочество.
- Посмотрим, - пожала плечами Джинера. - Вы свободны и ваши люди тоже.
Офицер отвесил поклон ниже церемониального.
- Помоги вам Бог, принцесса, - сказал он с горечью. - Что-то будет.
- Будет свадьба, которую уже триста лет ждало Златолесье, - улыбнулась Джинера, но на сердце у неё было очень тяжело.
Солдаты покидали деревню в молчании. Поселяне, словно замороженные, проводили их взглядами, не двигаясь с места.
- Что ж вы, добрые люди? - спросила принцесса, подходя. - Отнесите детей в тепло, пока они не накричали горячку, помогите, наконец, этой несчастной, укутайте женщин. Ваш долг оплачен.
Её голос снял столбняк, но, вместо того, чтобы идти по домам, большинство крестьян кинулись к ногам Джинеры. Принцесса накинула на плечи полуголой женщины с младенцем свой плащ, подбитый беличьим мехом, касалась чьих-то ледяных рук, совала в ладони медяки, вытирала горячие слёзы с холодных лиц, вдыхая запахи прелых овчин, пота, дыма и крови, слушая бессвязные благодарности и благословения - пока Витруф не сказал, кашлянув:
- Простите, ваше прекрасное высочество, но вам надо в тепло, пока вы не озябли совсем.
В носилках Джинере показалось жарко. Ей подали стакан горячего сбитня с мёдом, няня укутала ноги своей принцессы громадным пуховым платком, баронессы подложили подушки под её спину - и Зефир тут же запрыгнул на колени своей госпожи. Почёсывая шёлковое ухо собачки, Джинера задумчиво сказала:
- Мой государь и сюзерен - жестокосерд. Интересно, рассудочно жесток или глуп?
- Лучше бы глуп, сердечко моё, ваше высочество, - заметила няня.