Моя темная Ванесса

Живя с родителями, я изо всех сил старалась засунуть Стрейна в ящик и накрепко его закрыть. Я боролась с желанием валяться в постели, мечтать и писать о нем. Вместо этого я занималась делами, благодаря которым чувствовала себя прежней: читала у печки; вместе с мамой резала фиги и грецкие орехи на кухонном столе; помогала папе притащить в дом елку – мы продирались через сугробы, щенок Бэйб подпрыгивала рядом, будто мохнатый желтый дельфин. Как правило, по вечерам, когда папа уходил спать, а Бэйб убегала вместе с ним, мы с мамой лежали на диване и смотрели телевизор. Нам нравилось одно и то же: исторические драмы, сериал «Элли Макбил», передача The Daily Show. Мы смеялись вместе с Джоном Стюартом, морщились, когда на экране появлялся Джордж Буш. Пересчет голосов давно закончился, Буша объявили победителем.

– До сих пор не могу поверить, что он подтасовал результаты, – сказала я.

– Они все так делают, – ответила мама. – Просто это не так страшно, когда подтасовывает демократ.

Пока мы смотрели телевизор и ели дорогое имбирно-лимонное печенье, которое мама прятала на верхней полке кладовки, она по чуть-чуть придвигала ко мне ноги и пыталась сунуть их мне под попу, хотя я это ненавидела. Я начала ворчать, и она сказала, чтобы я перестала быть такой колючкой.

– Вообще-то ты была у меня в матке.

Я рассказала ей об открытке, которую Дженни вручила мне вместе с подарком Тайного Санты, о восстановлении нашей дружбы, и мама, ухмыльнувшись, наставила на меня палец:

– Я же говорила, что она попытается это сделать. Надеюсь, ты не купишься.

Потом она заснула; ее лицо прикрывали спутанные русые волосы. По телевизору начали показывать магазин на диване. И вот, когда дом застыл и не спала я одна, резко вернулся Стрейн. Я остекленевшими глазами пялилась в экран и чувствовала, что он со мной, обнимает меня, просовывает руку под мои пижамные штаны. Мама на другом конце дивана всхрапнула, вырвав меня из мечтаний, и я сбежала наверх. Только в мою спальню я могла впустить его без опаски – закрыть дверь, лечь на кровать и вообразить, каково будет попасть к нему домой, каково будет заниматься сексом. Как он будет выглядеть без одежды.

Я порылась в старых выпусках журнала Seventeen в поисках статей про первый секс, на случай, если мне нужно как-то подготовиться, но везде писали бессмыслицу вроде: «Секс – это очень серьезно, ты не обязана им заниматься, времени у тебя сколько угодно!» Тогда я зашла в интернет и нашла на каком-то форуме ветку под названием «Как потерять девственность», и единственным советом для девушек было: «Не лежи как бревно». Но что это вообще значило? Нужно залезть наверх? Я попыталась представить себе, как взбираюсь на Стрейна, но при этой мысли у меня все тело сжалось от стыда. Я закрыла браузер, предварительно трижды проверив историю, чтобы убедиться, что все стерла.

Вечером перед возвращением в Броувик, пока родители смотрели Тома Брокау, я прокралась к ним в комнату, открыла верхний ящик маминого комода и принялась рыться в лифчиках и трусиках. Наконец я нашла черную шелковую комбинацию с еще не отрезанным пожелтевшим ярлыком. Вернувшись к себе в спальню, я примерила ее на голое тело. Она была длинновата, заканчивалась ниже колен, зато облегала фигуру: очертания моего тела видны были так, что я казалась взрослой и сексуальной. Глядясь в зеркало, я приподняла волосы и рассыпала их вокруг своего лица. Я покусывала нижнюю губу, пока она не распухла и не покраснела. Одна лямка упала, и я представила, как Стрейн со своей нежно-снисходительной улыбкой надевает ее обратно мне на плечо. Утром я запихнула сорочку на дно своей сумки, а всю дорогу до Броувика не переставала улыбаться, довольная, что так легко что-то – что угодно – может сойти с рук.

В кампусе выросли сугробы, исчезли рождественские украшения, а в общежитиях воняло уксусом, с которым мыли паркетные полы. В понедельник я с утра пораньше пошла в гуманитарный корпус в поисках Стрейна. При виде меня его лицо посветлело, расцвело голодной ухмылкой. Заперев дверь в класс, он прижал меня к шкафу для документов и поцеловал с такой яростью, что почти укусил. Наши зубы стукались друг о друга. Он раздвинул мне ноги бедром и начал тереться об меня – мне было приятно, но все происходило так быстро, что я охнула, и он тут же меня отпустил и попятился, спросив, не сделал ли мне больно.

– Рядом с тобой я не могу держать себя в руках, – сказал он. – Веду себя, как подросток.

Он спросил, в силе ли наши планы на пятницу. Сказал, что в прошедшие недели думал обо мне постоянно и удивился, насколько по мне скучал. При этих словах я сощурилась. Почему это он удивился?

– Потому что, по сути, мы не так уж хорошо друг друга знаем, – пояснил он. – Но Боже, как ты меня взбудоражила.

На мой вопрос о том, что он делал на Рождество, он ответил:

– Думал о тебе.