Моя темная Ванесса

– Если не хочешь, чтобы я тебя трогал, я не обижусь, – сказал он. – Просто скажи, чтобы я перестал.

Он наклонился ко мне, посмотрел мне в лицо, пытаясь разглядеть его выражение в потемках. Я видела, как поблескивают его глаза, потому что он был без очков, – с тех пор как я сказала, что они вонзаются мне в лицо, он снимал их перед поцелуями.

– Как бы мне этого ни хотелось, я не умею читать твои мысли, – сказал он.

Он прикоснулся к моим коленям кончиками пальцев, ожидая, не шарахнусь ли я в сторону. Я не пошевелилась, и тогда его ладони прокрались выше по моим ногам, по бедрам, легли мне на талию. Колесики стула скрипнули, когда он привлек меня к себе. Я вздохнула, прижалась к нему. Его тело походило на гору.

– Просто мы так долго еще не сможем этим заниматься, – сказала я. – Целые три недели.

Я почувствовала, как он расслабляется.

– Так вот из-за чего ты надулась.

Я начала плакать из-за того, как он рассмеялся, – словно подумал, что я веду себя нелепо. Но Стрейн решил, что я так расстроилась оттого, что буду по нему скучать.

– Я никуда не денусь, – сказал он, целуя меня в лоб, и назвал меня чувствительной. – Как… – Он умолк и нежно рассмеялся. – Хотел сказать, как маленькая девочка. Иногда я забываю, что ты и есть маленькая девочка.

Еще крепче прижавшись к нему лицом, я прошептала, что чувствую себя неуправляемой. Мне хотелось услышать в ответ, что он чувствует то же самое, но он только продолжал гладить меня по голове. Может, ему и не требовалось это говорить. Я вспомнила, как его голова лежала у меня на коленях в тот день, когда мы впервые поцеловались, как он простонал: «Я тебя уничтожу». Ну разумеется, он был неуправляем; позволить себе такое может только тот, кто кубарем летит вниз.

Он отстранился, поцеловал меня в уголки рта.

– У меня есть идея, – сказал он.

За окнами лежал снег, отражающий достаточно света, чтобы я могла разглядеть его улыбку, морщинки, появившиеся вокруг его глаз. Вблизи его лицо казалось раздробленным, огромным. На переносице у него виднелись вмятинки от очков, которые никогда не исчезали.

– Но ты должна пообещать, что согласишься на мое предложение, только если на сто процентов уверена, что этого хочешь. Окей?

Я шмыгнула носом, вытерла глаза.

– Окей.

– Что, если после рождественских каникул… скажем, в первую пятницу по возвращении… – Он втянул в себя воздух. – Что, если бы ты пришла ко мне домой?

Я удивленно моргнула. Я ожидала, что однажды это случится, но все казалось слишком быстрым, хотя, может, и нет. Мы целовались больше двух недель.

Я ничего не ответила, и он продолжил:

– По-моему, было бы здорово провести время вместе за пределами этой аудитории. Можем поужинать, посмотреть друг на друга при свете. Было бы весело, правда же?

Меня тут же охватил страх. Я бы хотела не бояться и, пожевывая щеку, изо всех сил пыталась логикой отогнать тревогу. Я боялась не его, а скорее его тела – его размера, ожидания, что я буду с ним что-то делать. В классе мы могли только целоваться, но у него дома случиться могло что угодно. Могло случиться очевидное. То есть секс.

– Как я вообще туда доберусь? – спросила я. – А как же отбой?

– Выберешься из общежития после отбоя. Я могу подождать тебя на парковке за зданием и увезти. А утром верну тебя так рано, что никто ничего и не заподозрит.

Я все еще колебалась, и его тело одеревенело. Его стул отъехал назад, подальше от меня, и по ногам мне задул холодный сквозняк.

– Я не собираюсь на тебя давить, если ты не готова.

– Я готова.

– Не похоже.

– Я готова, – настаивала я. – Я приду.

– Но ты этого действительно хочешь?

– Да.

– Правда?

– Да.

Он пристально посмотрел на меня, его сверкающие глаза подрагивали. Я еще сильнее закусила щеку, думая, что, может быть, он не станет на меня злиться, если я сделаю себе достаточно больно и у меня снова брызнут слезы.

– Послушай, – сказал он. – У меня нет никаких ожиданий. Я буду счастлив просто посидеть вместе на диване и посмотреть кино. Мы даже не будем держаться за руки, если не захочешь, окей? Важно, чтобы ты никогда не чувствовала давления. Только так я смогу себя простить.

– Я не чувствую давления.

– Точно? Честно?

Я кивнула.

– Хорошо. Это хорошо. – Он потянулся к моим рукам. – Ванесса, ты у нас главная. Ты решаешь, чем мы занимаемся.

Я спрашивала себя, действительно ли он верит в то, что говорит. Он первым до меня дотронулся, сказал, что хочет поцеловать, что любит. Все первые шаги делал он. Я не чувствовала, что меня принуждают, и знала, что могу сказать нет, но это не то же самое, что быть главной. Но, может быть, Стрейну необходимо было в это верить. Может быть, существовал целый список вещей, в которые ему необходимо было верить.

На Рождество я получила: пятидесятидолларовую банкноту; два свитера – лавандовый крупной вязки и белый мохеровый; новый диск Фионы Эппл вместо моего поцарапанного; ботинки из стокового магазина L.L. Bean (но бракованные швы можно было заметить, только если присмотреться); электрочайник для моей комнаты в общежитии; коробку кленовых леденцов; носки и нижнее белье; шоколадный апельсин.