Моя темная Ванесса

Всю неделю будто шел обратный отсчет, медленными шагами по длинному коридору. Когда наступил вечер пятницы, казалось почти нереальным, что я засовываю в рюкзак черную комбинацию, пока Мэри Эммет за распахнутой дверью напротив распевает бесконечную песню из мюзикла «Богема», а Дженни в халате спешит мимо в ванную. Странно было думать, что для них это обычный пятничный вечер. Как легко их обыкновенные жизни бежали параллельно с моей.

В девять тридцать я показалась мисс Томпсон, сказала, что плохо себя чувствую и лягу спать пораньше, а потом, дождавшись, пока коридор опустеет, выбралась из «Гулда» по черной лестнице, где была сломана сигнализация. Пробегая по кампусу, я увидела на стоянке за гуманитарным корпусом дожидающийся с выключенными фарами универсал Стрейна. Когда я распахнула пассажирскую дверцу и прыгнула внутрь, он притянул меня к себе, смеясь так, как еще никогда на моей памяти не смеялся, – перевозбужденно, взахлеб, словно не мог поверить, что это происходит на самом деле.

Дома у моих родителей никогда не было так прибрано и чисто, как у Стрейна. Пустая мойка в кухне сияла, тряпка для мытья посуды сохла на длинной шее крана. Несколько дней назад он спросил, какую еду я люблю, объяснив, что хочет запастись, и теперь показал мне три пинты дорогого мороженого в морозилке, упаковку из шести банок вишневой колы в холодильнике, две большие пачки чипсов на кухонной стойке. Там же стояли бутылка виски и стакан с почти растаявшим кубиком льда.

Журнальный столик в гостиной не был захламлен – там лежали только два пульта и стопка подставок под стаканы. Книги на полках были аккуратно расставлены, ни одна не лежала и не стояла вверх ногами. Пока Стрейн показывал мне дом, я потягивала газировку, стараясь выглядеть впечатленной, но не слишком, заинтересованной, но не слишком. Но на самом деле я вся тряслась.

В спальню он привел меня в последнюю очередь. Мы стояли на пороге, в моей банке газировки шипели пузырьки, и мы оба не знали, что делать дальше. Через шесть часов я должна была вернуться в «Гулд», но провела я в этом доме всего десять минут. Перед нами простиралась кровать, аккуратно застеленная стеганым одеялом цвета хаки. Подушки были в клетчатых наволочках. Казалось, все развивается слишком быстро.

– Ты устала? – спросил он.

Я покачала головой:

– Да нет.

– Тогда тебе, наверное, не стоит это пить. – Он забрал у меня газировку. – Столько кофеина.

Я предложила посмотреть телевизор, надеясь напомнить ему о предложении посидеть на диване, держась за руки и глядя какой-нибудь фильм.

– Тогда я точно усну, – сказал он. – Почему бы нам сразу не приготовиться ко сну?

Подойдя к комоду, он открыл верхний ящик, что-то достал. Это оказалась хлопковая пижама – белые шортики и майка с красными клубничками. Они были аккуратно сложены, новенькие, еще с этикетками, купленные специально для меня.

– Я подумал, вдруг ты забудешь взять с собой ночную одежду, – сказал он, вкладывая пижаму мне в руки. Я ничего не сказала о комбинации на дне своего рюкзака.

В ванной я постаралась как можно тише стянуть с себя одежду и оторвать от пижамы этикетки. Прежде чем надеть ее, я рассмотрела свое лицо в зеркале, шампунь и кусок мыла в душе, все, что стояло на раковине. У него были электрическая зубная щетка, электробритва и электронные весы, на которые я, поджав пальцы ног, встала. Вспыхнули цифры – сто сорок пять, на два фунта меньше, чем я весила на Рождество.

Держа майку в вытянутых руках, я задумалась, почему Стрейн выбрал именно эту пижаму. Наверное, ему понравился узор – он как-то говорил, что мои волосы и кожа напоминают ему клубнику со сливками. Я представила, как он бродит по отделу одежды для девочек, прикасаясь ко всем пижамам своими большими руками, и эта мысль наполнила меня нежностью. Что-то похожее я испытала несколько лет назад, увидев фото знаменитой гориллы, которая гладила своего друга-котенка. Каким ранимым казалось это громадное существо с таким хрупким созданием в руках, как старалось быть бережным и добрым.

Я открыла дверь и, прикрывая грудь рукой, зашла в спальню. От ночника на тумбочке исходил теплый мягкий свет. Стрейн сидел на краю кровати, ссутулившись и сцепив руки.

– Все подошло?

Дрожа, я чуть заметно кивнула. За окном проезжала машина, шум приблизился и удалился. Глубокая тишина.

Он спросил:

– Можно посмотреть?

Я шагнула к нему, и он взял меня за запястье и опустил мою руку. Обводя меня взглядом, он вздохнул и сказал «О нет» так, словно уже раскаивался в том, что вот-вот произойдет.

Он встал, сложил одеяло и чуть слышно прошептал:

– Ладно, ладно, ладно.

Он сказал, что пока не будет раздеваться. Я знала, что это попытка успокоить меня, а может, и себя самого. Под мышками его рубашки расплывались темные круги – прямо как во время его речи в первый учебный день.