Моя тетушка — ведьма

После чего тетушка Мария развертывает последние теории о том, что на самом деле произошло с папой, а затем расписывает, как она горюет. На этом этапе я могу предпринять только одно — то и дело умиротворяюще орать: «Да-а-а!» От этой части разговора мне становится ужасно тошно. Но все равно надо слушать, поскольку следующим пунктом тетушка Мария перейдет к тому, что у нее, кроме нас, не осталось родных, а потом — «ну когда же вы наконец приедете в Кренбери навестить меня?»

Вот тут я вынуждена вертеться как уж на сковородке. Тетушка Мария начинает нас завлекать. Она говорит:

— Крису будет очень удобно на диване, а если Лавиния переберется вниз в маленькую комнату, вы с Бетти можете устроиться у нее в спальне.

— Ужасно мило с вашей стороны! — отвечаю я. — Но у Криса, к сожалению, экзамен…

Вы себе не представляете, сколько у Криса бывает экзаменов. Крис не против. Он сам мне подсказывает, как наврать тетушке Марии. В чем мы с Крисом единодушны, так это в том, что ни за какие коврижки не поедем в Кренбери-он-Си. У нас сохранились кошмарные воспоминания о том, как мы туда ездили, когда были маленькие.

Теперь-то, конечно, у нас другие причины. Вот вам бы захотелось поехать туда, куда не доехал ваш отец перед смертью, да еще и пожить там? Нет. Вот и я откладывала тетушку Марию на потом изо всех сил. Получалось у меня блестяще. Несколько месяцев я отвечала ей вежливо, но неопределенно, и мы вовсю предвкушали пасхальные каникулы, и тут однажды вечером меня не было дома, к телефону подошла мама — и за несколько секунд все мои старания пошли насмарку. Когда я вернулась, то обнаружила, что она согласилась — даже не спросив у нас! — поехать втроем на Пасху к тетушке Марии.

Мы с Крисом были в бешенстве. Я сказала, что тетушка Мария, по-моему, думает только о себе, а совсем не о нас. Крис сказал:

— Мама, с какой стати мы должны ее ублажать? Тетушка Мария — папина тетка, и то не родная. Она не имеет права нам указывать!..

Но мамина совесть отдыха не знает. Мама сказала:

— Свинство не ехать, если она хочет нас видеть. Она несчастная одинокая старушка. Папа был ей очень дорог. Если мы приедем, она будет на седьмом небе от счастья. Мы едем. Отказаться — полный эгоизм, честное слово.

Вот потому-то мы все и очутились в доме тетушки Марии в Кренбери-он-Си. Приехали мы только сегодня вечером, и я уже в такой депрессии, что решила все записать. Мама сказала: если я всерьез намерена писать всякие гадости о тетушке Марии, то, уж пожалуйста, с условием, что тетушка никогда ничего не узнает. Поэтому я тяжело вздохнула и решила взять тот дневник в твердой обложке с замочком. Вообще-то я собиралась составлять там списки рыцарей Круглого стола и любимых поп-групп — я же не хочу, чтобы Крис добрался до них и потом издевался надо мной, — но пусть лучше на меня напустится Крис, чем тетушка Мария. Когда я это допишу, то запру на замок.

К несчастью, мама повезла нас на машине Нила. Она маленькая и медленная, а места для пассажиров в ней совсем мало, и гитара Криса всю дорогу больно упиралась мне в бок, к тому же когда машина нагружена, то подвеска жутко скрипит. Мы с Крисом предпочли бы поезд. Тогда не пришлось бы ехать по дороге через Кренберийский утес. Но мама пренебрегла нашими чувствами и напустила на себя этакий храбрый и жизнерадостный вид, который жутко бесит Криса, и мы покатили. Мы с Крисом старались не глядеть на новую, светлее соседних, секцию заграждения на краю обрыва, и мама, наверное, тоже старалась, но все равно мы видели ее, даже когда не смотрели. В деревьях и кустах там большая прогалина: весна еще толком не началась, и ветки без листвы совсем прозрачные. Папу, наверное, швырнуло через всю дорогу, слева направо. Я думала о том, каково ему было — ну, в последнюю секунду, — когда он уже понимал, что сейчас свалится. Но я ничего не сказала. Все мы притворились, будто не обратили на это место внимания.

Дом тетушки Марии ничуточки не улучшил нам настроения. Он старый-престарый и стоит на улице таких же старых домов, которые выглядят с ума сойти как живописно — всех оттенков кремового цвета. Дом не очень большой, но внутри кажется, будто он гораздо больше — можно сказать, даже роскошный и внушительный. Наверное, дело в массивной мрачной мебели. Правда, все комнаты почему-то темные и запах затхлый — похожий на привкус, какой бывает во рту, когда просыпаешься и понимаешь, что простыл. Мама запаха вроде бы не чувствует или не сознается, но все время удивляется, отчего тут так темно.

— Вот, может быть, если бы тетушка повесила нарядные занавески, — рассуждает она, — или сделала перестановку… Наверняка со стороны сада в дом попадает много солнца.

Тетушка Мария встретила нас известием, что Лавиния была вынуждена уехать, поскольку у нее заболела мать.