Моя тетушка — ведьма

Вообще-то электричество мы не отключали до четверти одиннадцатого, чтобы при свете устроиться в комнатах. Маленькая комната Криса выходит на лестничную площадку и битком набита книгами. Я ему завидую. Конечно, я не против жить в одной комнате с мамой, но кровать там не очень большая и полно вещей Лавинии. Как сказала мама — не без лукавства, — похоже, Лавиния уезжала в большой спешке. Шкаф и комод набиты одеждой. Она оставила на подзеркальнике серебряные щетки для волос, а под кроватью — тапочки, и мама жутко разволновалась, как бы не нарушить у нее порядок. Серебряные щетки и фотографию Лавинии с матерью в серебряной рамке она переставила на верхнюю полку. Лавиния из тех людей, которые всю жизнь выглядят старенькими. Помню, когда я в первый раз приезжала сюда и была совсем маленькая, то думала, будто Лавинии лет девяносто. На фотографии Лавиния с матерью кажутся двойняшками — две сияющие старушки. На одной надпись фломастером «Мама», на другой — «Я», значит, точно не двойняшки.

А потом, в десять пятнадцать, когда мама доставала из ванны горшки с цветами, чтобы засунуть туда Криса — Крис считает, будто в ванне он моется, а по-моему, просто мокнет в собственной грязи, — кто-то замолотил в заднюю дверь. Крис открыл ее, мы с мамой подбежали к нему. Там стояла какая-то женщина и светила в нас ярким фонарем. Она была мамина ровесница, а может, и моложе, сами понимаете, как трудно бывает разобраться, и вся такая чистенькая и накрахмаленная, словно монашка.

— Вы, должно быть, Бетти Лейкер, — сказала она маме. — Меня зовут Элейн. Я ваша соседка, — добавила она, когда поняла, что нам ее имя ничего не говорит. И прошагала мимо нас с Крисом, будто мы были пустое место. — Я принесла вам фонарь, — объяснила Элейн, — поскольку решила, что к этому времени вы наверняка уже выключили электричество. Она на этом настаивает. Опасается ночных пожаров.

— Крис, — проговорила мама, — найди рубильник.

— Он здесь, за дверью, — сказала Элейн. — Дерните его, когда я уйду. Я пробуду недолго, только проверю, все ли вы правильно делаете. Мы очень рады, что вы смогли приехать ухаживать за ней. Вопросы есть?

— Нет, — ответила мама; вид у нее был несколько ошарашенный.

Элейн прошагала мимо нас в столовую, где прошлась туда-сюда, повертела своим фонарем, посветила на мамино вязанье, на мой дневник, на тетрадки и учебники Криса, сваленные стопками на стульях. Элейн была в черном макинтоше, туго перетянутом поясом, и еще очень худая. Я подумала: она, наверное, служит в полиции.

— Она не одобряет такой беспорядок, — сказала Элейн.

— Мы только начали распаковывать вещи, — униженно пробормотала мама.

Крис поглядел на нее волком. Он терпеть не может, когда мама перед кем-то оправдывается.

Элейн улыбнулась маме. От улыбки по обе стороны рта у нее появились складки, но я не назвала бы это настоящей улыбкой. А странно — ведь на самом деле Элейн даже красивая, честное слово.

— Вы уже поняли, что ее необходимо одевать, раздевать, мыть и готовить ей пищу, — отчеканила Элейн. — Вы сумеете втроем выкупать ее, да? Хорошо. Когда захотите вывезти ее подышать свежим воздухом, я прикачу вам кресло на колесах. Оно стоит у меня, поскольку здесь мало места. Пожалуйста, внимательно следите, чтобы она не упала. Я рассчитываю, что вы оправдаете доверие. Впрочем, мы все будем время от времени заходить к вам узнать, как идут дела. Итак… — Элейн снова огляделась. — Счастливо оставаться, — сказала она. И почему-то наградила Криса очередной странной улыбкой, после чего промаршировала прочь, бросив через плечо: — Не забудьте выключить электричество.

— Ничего себе раскомандовалась! — проговорил Крис. — Мама, ты знала, ради чего мы сюда приехали? Если нет, похоже, нас не за тех держат!

— Но ведь тетушке Марии действительно нужна помощь, — растерянно пролепетала мама. — Где этот рубильник? А свечи тут есть?

Свечей оказалось две. Мама добавила свечи в свой список, перед тем как лечь в постель — вот только что. Теперь она сидит на кровати и говорит:

— Постельное белье несвежее. Надо будет завтра все перестирать. Стиральной машины у нее нет, но поблизости наверняка найдется прачечная. — И дальше: — Мидж, ты уже, наверное, тысячу страниц исписала. Хватит, ложись спать, а то тетрадка кончится. — И как раз начала говорить: — И свечка тоже кончится, — когда в комнату ворвался Крис в одних трусах.

Он сказал:

— Я не знаю, что это. Оно лежало у меня под подушкой.

Швырнул что-то с размаху на пол и умчался.

«Оно» оказалось розовым, в рюшечках и с этикеткой «Св. Маргарита». Мы с мамой решили — это, наверное, ночная рубашка Лавинии. Последние пятнадцать минут перед сном мама потратила на удивленные охи и ахи по этому поводу.

— Похоже, ей пришлось уехать второпях, — сказала мама и хотела еще немного помучиться совестью, только сил у нее уже не было. — Она перебралась в ту комнату, чтобы освободить нам место. Ой, мне ужасно неловко…

— Мама, — сказала я, — если тебе становится неловко от вида чужой старой ночнушки, что же с тобой сделается, если тебе на глаза попадутся Крисовы носки?