Моя тюрчанка

– Платим мы хорошо. Но не думай, золотая моя девочка, что мы навьючим на тебя, как индеец на бедную тонконогую ламу, тюк неподъемных унизительных обязанностей. Не годится мучить такую симпатяжку, как ты!.. Но для посетителей офиса – ты лицо компании. Так что тебе предстоит благодарный труд всегда выглядеть привлекательно. Приходишь на работу в полном боевом облачении: губки накрашены, на ресничках – тушь, волосы расчесаны и надушены; не помешают сережки в ушах. Да, и эти твои бабушкины брюки придется сменить на мини-юбку. Я уверен: у тебя красивые ножки. Зачем тебе их прятать?.. А когда ты принимаешь телефонный звонок, твой голосок должен журчать, как ручеек, бегущий по устланному галькой руслу…

Влажного блеска в кабаньих глазках Савелия Саныча прибавилось. Господин гендиректор явно испытывал удовольствие, называя Ширин «золотой девочкой» и «симпатяжкой». Смаковал он и слова «губки накрашены» и «мини-юбка». Он, вероятно, нарисовал в воображении ноги моей милой, затянутые только в прозрачный капрон.

Я беспокойно заерзал, как на иголках. Каким бы крутым начальником не был бы «медведь», он переступал границы приличия. По какому такому феодальному праву чертов директор «Сочной клубнички» пускает слюни на стройные ножки моей жены?.. Мало, что ли, похотливому псу картин с японскими проститутками и статуэток обнаженных эльфиек и нимф?..

Я посмотрел на Ширин. Она тоже нервно задвигалась на стуле. Чашка и блюдце дрожали у нее в руках. Впервые за все время ненормального собеседования подняв голову, моя милая окинула растерянным взглядом директорский кабинет и остановила молящие глаза на мне. Полные сладострастных намеков речи Савелия Саныча задели мою девочку за живое. Она инстинктивно тянулась ко мне в поисках защиты. Не так ли слабая лиана обвивает ствол могучего дерева?..

А я?.. А что я?.. Я чувствовал себя коброй, «танцующей» под дудочку факира. Уже и капюшон раздут, и из пасти вырывается предупреждающее шипение. Немигающие змеиные глаза неотрывно следят за дудочкой. Кажется: приблизься дудочка к кобре еще на полмиллиметра – змея рванется вперед с быстротой молнии и укусит факира. Но факир – далеко не дурак. И мастерски выдерживает расстояние между дудочкой и змеей. Все длинное тело кобры – в запредельном напряжении. Но ни атаковать, ни уползти змея не может, как будто и впрямь зачарована волшебными звуками дудочки.

Так и я. У меня сжимались кулаки, а в котле сердца булькал гнев. Я бы сейчас с радостью запустил блюдцем и чашкой в похабное рыло Савелия Саныча. Но что-то меня удерживало, как невидимая преграда. Мы же все-таки цивилизованные люди – и бла-бла-бла. Возможно, я боялся испортить моей девочке собеседование. Хотя мне уже страшно было и вообразить, что моя милая действительно будет работать у такой похотливой скотины, как Савелий Саныч. Я думал: прореви «медведь» сейчас еще одно неосторожное слово – и я не остановлюсь, метну чашку в директорскую отвратную рожу. А Савелий Саныч, не отводя глаз от Ширин и скаля в улыбке зубы, продолжал:

– Говоря о твоих обязанностях. Ты немного разгрузишь Изольду Ивановну. Наливать мне кофе – это, на самом деле, не ее задача. Изольда Ивановна – офис-менеджер. Ее зона ответственности – это степлеры и скребки, пачка бумаги возле принтера, контроль за работой уборщиц, запасные баклажки с водой. А кофе Изольда Ивановна временно разливает только потому, что мы пока торчим без секретарши. Нет, ты ничего плохого не подумай: я к Изольде Ивановне без претензий. Она стильная и яркая женщина, следит за собой, со вкусом одевается и регулярно посещает косметолога. Но… не пойми меня неправильно: во-первых – она не секретарша, а во-вторых – возраст. Уважаемой Изольде Ивановне сорок пять лет. Она всего на два года младше меня. А мне, сами понимаете, приятнее, чтобы кофе и чай мне подносила юная красавица, только-только распустившийся весенний цветок. Это изысканное эстетическое наслаждение, когда тебе прислуживает миловидная девушка… Верно я говорю?.. Вы меня понимаете – как мужчина мужчину? – с этим вопросом «медведь» повернулся ко мне.

Я ничего не ответил, только нервно сглотнул; да щека у меня дернулась. Пожав огромными плечами и хмыкнув, господин директор снова уставился на Ширин: