Моя тюрчанка

В конце концов, Савелия Саныча приберет к рукам какой-нибудь буддийский, индусский или джайнистский гуру, который посоветует господину директору перейти на растительную пищу и не держать зла на врагов, попросить у высших сил прощения за обиды, которые сам кому-то нанес. Савелий Саныч уволится с работы и купит себе дом где-нибудь у подножия Гималаев. Отставной бюрократ сможет жить безбедно, за счет капающих процентов с банковских вкладов и сдачи в аренду нескольких шикарных студий в расейской столице.

Два раза в день в бунгало Савелия Саныча будет забегать пожилая – но бойкая и шустрая – немного понимающая русский язык служанка из местных. Вымоет и отдраит полы, смахнет пыль; пожарит бывшему директору на обед овощи и коренья, заварит в маленьком фарфоровом чайничке целительный красный или зеленый чай. А сам Савелий Саныч будет только молиться и медитировать, уставив глаза на изображение слоноголового бога Ганеши, или на собственный пупок. Савелий Саныч от души раскается перед небесами в том, что стольких девушек заставил сделать аборт и что еще энному количеству барышень не платил алименты. И отставному директору покажется, что на просьбу о прощении боги ответили: «Да» – а значит, можно больше не беспокоиться о судьбе дамочек с «заниженной социальной ответственностью», как и о не родившихся или подросших «спиногрызах».

А еще… нет, это до коликов смешно, но все-таки – Савелий Саныч с легким сердцем «простит» нас с Ширин. Он решит, что выбитые зубы, замененные, тем более, имплантатами – это не такая уж большая потеря. Поэтому в свой список прощенных врагов, куда входят нечестный партнер по бизнесу, изворотливые (как мылом смазанные) конкуренты и ненадежные помощники – Савелий Саныч добавит и наши имена.

Как тут не захлебнуться ледяным смехом?.. Савелию Санычу даже в голову не придет, и во сне не приснится, что в разыгравшейся в заставленном порнографическими статуэтками директорском кабинете античной драме жертвами, пострадавшими были как раз моя девочка и я. И я вломил похотливому скоту только потому, что защищал честь возлюбленной. Но «медведь», как бы ни «просветлили» его медитации, не способен понять: «маленькие люди», бедняки, босяки тоже могут руководствоваться представлениями о человеческом достоинстве (которого сам директор, по-видимому, начисто лишен, как улитка – ног).

Я колюче ухмыльнулся, так что горький чай едва не брызнул струей изо рта, а содержимое качнувшегося в руке бумажного стаканчика чуть не пролилось через край. Ширин подняла на меня тревожные глаза. Я посмотрел в усталое – то ли посеревшее, то ли побледневшее – личико моей милой. И сердце мое насквозь прошла тонкая игла. Если мне сейчас так плохо и тоскливо, то каково должно быть моей девочке?.. Ведь это второе, после стычки в гипермаркете с Анфисой Васильевной, интервью, закончившееся скандалом.

Меня грызло, как голодная крыса, чувство вины перед Ширин. Как бы там ни было – в Расее, да и в целом мире – я единственная опора моей милой. Моя звездочка порвала связь с семьей, бежала из дому, покинула родину – а нашла меня. Нашла – и одарила своей любовью. Точно пролила на изнывающий от пыли и солнечного жара куст спасительную воду. А я?.. Я не смог китайской стеной отгородить доверившуюся мне девушку от всех напастей. Я не обеспечил Ширин ни пропиской, ни гражданством, ни просто безбедным существованием – когда не приходится считать каждую копейку и не надо делать тяжкий выбор, купить ли новые трусы или пару палок вареной колбасы. Да что там!.. Я не имею даже права жениться на моей милой!..

О, боги!.. Вы-то прекрасно знаете: я люблю мою девочку больше жизни. Если б надо было ввести себе в вену яд черной мамбы, чтобы у Ширин все было хорошо – я бы сделал это, не раздумывая. Но чего стоит твоя пламенная любовь, когда у тебя нет ни денег на карточке, ни положения в обществе, ни влиятельных друзей, а сам ты никчемный инвалид?..