Моя тюрчанка

Наконец, ближе к метро, мы увидели сквозь пелену гуще посыпавшегося снега грязно-желтую вывеску, не слишком заметную на фоне пылающих реклам, с черными кривоватыми буквами: «Бистро – круглосуточно». Мы зашли в как бы вытянутое, будто нора крота, узкое помещение со стенами, выкрашенными в неприятный салатово-болотный цвет; местами, впрочем, краска облупилась. На витрине, за мутноватым стеклом, была грубо навалена разнообразная выпечка. Не понятно, какой ценник (заполненный фломастером от руки) к какому пирожку относился. Продавец – тюркский мальчик еще младше нас – стоял у кассы, а голову повернул влево, приклеил глаза к маленькому телевизору. Нам не видно было, что показывает экран, но мы слышали голос диктора, комментирующего футбольный матч: «Иванов уверенно завладел мячом… Так, вы только посмотрите, как этот парень профессионально обходит Петрова!.. Сидоров на воротах весь напрягся. Опаснейший момент…»

Мы взяли четыре пончика в сахарной пудре и с кремовой начинкой и по стаканчику зеленого чаю. Когда, с пончиками и стаканами на не блещущим чистотой подносе, мы двинулись к единственному столику, дорогу нам перебежал здоровенный черный таракан с длинными растопыренными усищами. «Хорошо, хоть не крыса», – с кислой усмешкой подумал я.

Голубой столик не то что б слишком часто протирали. Проведешь по нему рукой – испачкаешься жиром. Под столом рассыпаны крошки, которые никто и не думал вымести. Чего уж удивляться, что такое вавилонское изобилие привлекает усачей-тараканов?.. Можно было подумать: мальчик за стойкой специально их прикармливает. На диванчике поистерлась кожа, а в одном месте и вовсе продырявилась; из похожей на пулевое отверстие дырки выбивался, как кишки из глубокой раны, желтый поролон.

Да уж, условия не царские. Но мы с Ширин уселись и принялись за скромную трапезу. Мы не говорили ни слова. И на фоне нашего молчания громко и отчетливо звучал бьющий по мозгам голос комментатора, в прямом эфире отслеживающего коллизии футбольного матча. Я украдкой взглядывал на мою девочку. А она не поднимала глаз от картонного стаканчика с жиденьким чаем. Красивые брови моей милой были чуть нахмурены. Я смотрел на любимую и чувствовал, как в мое сердце медленно вонзается холодная, точно сосулька, игла.

Еще недавно я весь горел тигриной яростью против Савелия Саныча. О, я был опьянен лютым гневом – и, разве что не зарычав, бросился на защиту чести своей любимой. Защитил. Рассеялся кровавый туман, застилавший мне глаза. Опьянение прошло, оставив похмелье, от которого болит и пухнет голова. И что я увидел?..

Да то, что мы все в той же точке на графике жизни, что и вчера, что и неделю, что и месяц назад. В нулевой или даже в «минус первой», из которой мы, напрягая последние силы, пытаемся вырваться. Я намылил рыло и выбил пару-тройку зубов господину «медведю» – и что дальше?.. Вонючка-директор вставит себе дорогущие имплантаты. Месяц-другой походит пришибленный, переваривая понесенное от меня поражение. А там – заведет себе новую, понятливую и сговорчивую, девчонку-секретаршу, которая будет относиться к удовлетворению мужских потребностей Савелия Саныча как к важной части своей работы. А мы с Ширин?.. Возможно, к тому времени мы будем мертвы. Потому что решили: если ко дню истечения срока действия визы моя милая не трудоустроится – мы примем смертельную дозу снотворного.

Ну а при самом «лучшем» раскладе моя красавица будет за копейки пахать на какой-нибудь неблагодарной работе (кассиршей, официанткой, расклейщицей объявлений), а я жарить моей девочке на ужин овощи и порезанный пальчиками картофель. Или я тоже буду работать: не за копейку, а за копейку с четвертью – ибо я все-таки гр-р-ражданин и р-р-рус-ский. Из меня выйдет относительно годный курьер либо ночной сторож – а на большее я вряд ли способен.

Я снова, против воли, вернулся мыслями к сопоставлению нашей участи с будущим похотливого гендиректора, который получил от меня по рогам. Нас с моей милой ожидает либо скорая смерть от белых таблеток, либо многотрудная, полная мук и лишений перманентная борьба за существование. Поход в кафешку, вроде той, в которой мы сейчас сидим – с тараканами, дырявым диванчиком и залитым липким жиром столом – будет для нас праздником, как если бы мы смотались в тот знаменитый индийский «ведический» ресторан.

А что постигнет нас в старости, когда мы станем морщинистыми, беззубыми, скрюченными, и ходить будем, пошатываясь и кряхтя?.. Ширин потеряет работу. Потому что ни один бизнесмен не станет держать у себя битую жизнью бабушку с падающей интенсивностью труда, пока у ворот предприятия или у вращающихся дверей офисного центра толпятся десятки и сотни свежих, как спрыснутые росою цветы, девушек-мигранток с горящими глазами, готовых «на любую работу». У визы – которая продлевалась, пока моя милая работала – наконец истечет срок. На склоне лет,

растратив молодость и зрелость на отупляющий и неблагодарный труд, моя любимая вдруг превратится в нелегалку, в преступницу, которой нельзя попадаться на глаза жандармам.