Моя тюрчанка

Я припомнил: пятилетним большеголовым карапузом я за ручку с мамой не раз ходил в «парк культуры и отдыха», раскинувшийся через дорогу от центральной телебашни. Мама покупала мне красный или оранжевый воздушный шарик и пушистую сладкую вату на палочке. Широко распахнутыми любопытными глазами я смотрел на скопление бородатых дядечек в просторных белых одеждах; дядечки гнули дугою спины и повторяли дружным хором: «Аллах-акбар!» Я не понимал, что все это значит. Для моего слабого детского умишки непостижимо было: что это за непонятная игра, в которой участвуют только взрослые?..

А моя мама ностальгировала: вот когда, сынок, я была молодая, была мечеть, а при мечети – продуктовая лавка, где обслуживали не только мусульман, но и нас, «неверных». В лавки продавали засушенные и свежие фрукты, пряности, халву… А еще там была лучшая в столице баранина. Освежеванные красные туши висели на крючках. Мясник в тюбетейке громадным ножом отсекал от туши ту часть, которую попросил покупатель. «Мой отец, а твой дедушка, в канун каждого праздника ходил в лавку при мечети за мясом, – делилась со мной мать, не очень заботясь о том, понимаю ли я хоть что-нибудь. – И приносил, обычно, две бараньи ноги. Моя мама, твоя бабушка, жарила эти ноги с овощами и острыми приправами. Я аж пальчики облизывала».

Моя мама была из очень интеллигентной семьи, в которой читали книги из золотого фонда мировой литературы и смотрели научно-популярные передачи. Мама была бесконечно терпимой ко всем национальностям и религиям. Она одинаково уважала христиан, мусульман и буддистов, даже ортодоксальных иудеев; эстонцев, китайцев и эфиопов. Зато папаша мой был грубым, как наждачная бумага. И неотесанный, как пень. Все нерусские были для «доброго папочки» «чурками», «хачами», «жидами», «погаными инородцами». Не знаю, на какой только веревочке держался брак моих родителей. Тем паче, что папашка иногда не слабо выпивал, а пьяный либо рыдал о своей никчемности, либо закатывал скандалы. Впрочем, до рукоприкладства он никогда не доходил.

Восточную кухню железной метлой вымели с улиц расейских городов. Сфера общепита разделилась между славянской, космополитической и европейской кухнями. Со славянской кухней – все ясно. Это брусничный чай из электронного самовара, бублики, баранки; картошка с зеленью, грибами и селедкой; а в ресторанах покруче – осетрина, красная и черная икра. С космополитической кухней – тоже несложно. Гамбургер – и в Африке гамбургер. Транснациональные империи «быстрого питания» имеют филиалы во многих десятках стран, включая Расею, которая изо всех лошадиных сил старается быть «культурной» и не отставать от «мировых трендов». В расейских «представительствах» компаний фастфуда подаются чизбургеры, картофель фри и пицца – точно такие же, что и в Никарагуа, Сомали, Зимбабве, Люксембурге или хашимитском королевстве Иордания.

Отдельная песня – с европейской кухней. Условный «русский человек» не первое столетие ломится в Европу. То «прорубает окно», то руками и ногами бьется в наглухо запертую дверь, то подыскивает отмычку к замку. При всем своем славянском национализме, квасном патриотизме и вере в «особый путь» Расеи, русский обыватель мечтает быть принятым в джентельменский клуб к англичанину, французу, немцу, испанцу и прочим. Ради этого и меховую шубу сменил на камзол, и бороду сбрил, и курить научился. А главное, как апостол Петр от Христа, отрекся от своих действительных братьев: тюрка, таджика, сибиряка, бурята, с кем связан узами общей исторической судьбы. Но и предательство не помогло: рафинированные западноевропейские сахибы морщат носы и шарахаются от русского: «Фу, отойди, лапотник!.. От тебя воняет кислыми щами!». Русский может быть принят в «содружество цивилизованных наций» только на тех же птичьих правах, что и прибалт с поляком. Т.е., в качестве «белого негра», за грош берущегося за самый унизительный труд; поставщика дешевой силы в Лондон и Марсель.

Сколько бы ни бил себя русский интеллигент пяткой в грудь: «Я тоже, тоже культурный мистер, в пиджаке, с тросточкой и в шляпе-котелке, и с корнями, уходящими в античность!» – а господа «настоящие европейцы» видят в дураке Ваньке только скифа, сармата, гунна; азиатского варвара в тулупе и шароварах, жарящего на костре огромный кусок конского мяса, поднятый с унавоженной земли. И у русского не хватает гордости, чтобы выпрямить спину и со сверкающими глазами заявить: «Да, скифы мы!..» Нет – он уподобляется псине, скулящей и лижущей бьющую хозяйскую руку.