Моя тюрчанка

Да. Мы потеряли день. Можно подумать: у нас в запасе много месяцев и лет до намеченной нами даты отравления снотворным. Я аж поежился, вспомнив о запланированном нами самоубийстве. Что делать?.. А ничего – продолжать барахтаться, как мышь в молоке. Сегодня мы хоть позвоним Юлии Владимировне. А завтра поедем по собеседованиям. И нам обязательно повезет. Не может быть такого, чтобы все работодатели оказывались сладострастными орангутангами, как Савелий Саныч, или долбаными заклинателями духов.

Кое-как приведя в порядок спутанные волосы, моя девочка оделась и, по-прежнему с нахмуренными бровями, прошла на кухню. Я услышал звон чашек и шум льющейся из-под крана воды. Минут через десять моя милая позвала меня завтракать (если можно назвать завтраком столь поздний перекус). На столе пар поднимался от чашек молочного кофе; стояло блюдо с бутербродами: белый хлеб, докторская колбаса, зеленый лучок. Не обмениваясь ни словом, мы принялись пить и есть.

Молчание меня нервировало. Мне казалось, что стоит назвать проблему «по имени», как дело наполовину будет решено. Поэтому я не выдержал и, чуть помявшись, не очень внятно сказал:

– Ширин… родная… Ты только не кисни – хорошо?.. Сегодня проспали, никуда не поехали – не беда. Надо позвонить Юлии Владимировне. Пусть подберет для тебя три-четыре вакансии. Так что завтра будем в разъездах. И наверняка найдем тебе работу. Из трех-четырех вакансий одна точно достанется тебе…

– Да, – не поднимая глаз отозвалась моя девочка. – Мы позвоним Юлии Владимировне.

Без спешки доев бутерброд и допив кофе, моя милая взяла телефон, набрала номер и включила для меня громкую связь.

– Алло, алло, – раздался после нескольких гудков голос Юлии Владимировны.

– Юлия Владимировна!.. – заговорила моя красавица. – Это Ширин. Вчера мы с вами виделись. Вы направили меня на два собеседования – в «Нострадамус» и «Сочную клубничку».

– Ширин?.. Да-да, помню, помню, – протянула Юлия Владимировна с непонятной, на сразу мне не понравившейся, интонацией. – Вы еще с русским мужем были.

– Да, с мужем… – моя девочка заметно волновалась. – Мы с ним ездили на оба собеседования. Но… ни та, ни другая фирма мне… не подошла.

Голос моей любимой дрожал. Ей явно не хотелось лезть в грязь, объясняя, по каким причинам и «Нострадамус», и «Клубничка» «не подошли».

– А я знаю, – с едва уловимой издевкой сказала Юлия Владимировна.

Моя девочка – видимо, не расслышав – запинаясь, продолжила:

– Сегодня, наверное, уже поздно, но на завтра назначьте мне, пожалуйста, несколько собеседований. На должность официантки, кассирши, вахтерши – ну, вы в курсе…

– Я в курсе, – недружелюбным металлическим тоном отчеканила менеджер «Бригантины». – Вы заполняли у нас анкету.

Меня поражали холод и чуть прикрытое недовольство, с которыми Юлия Владимировна обращалась к моей милой. Как будто это не та Юлия Владимировна, которая демонстрировала изысканную вежливость и утонченные манеры, когда мы сидели за китайской ширмой в кадровом агентстве. Но моя Ширин была чересчур на взводе, чтобы заметить недоброжелательность Юлии Владимировны.

– Я никакой посильной работы не боюсь, – подытожила моя девочка. – Но для меня важно, чтобы работодатель написал в миграционную полицию заявление на продление мне визы.

Из трубки последовало молчание.

– Алло, алло?.. – несколько раз повторила моя милая, не понимая, почему Юлия Владимировна не отвечает.

– Я слышу вас. Слышу, – тем же сердитым голосом откликнулась Юлия Владимировна – и снова онемела, как рыба.

Ширин заметно нервничала. Ресницы ее трепетали, в глазах зажегся лихорадочный огонь. Я сам, как бы «посторонний» слушатель, начинал психовать от игры Юлии Владимировны в молчанку. Не выдержав, похоже, этой гнетущей тишины на линии, моя милая заговорила о том, что готова на любую подходящую для девушки работу. Готова выгуливать собак, мыть окна, даже нянчить ребенка – если возьмут. Главное, чтобы работодатель не обманул с продлением визы.

– Так-так, – процедила Юлия Владимировна, когда Ширин, у которой грудь поднималась и опускалась от учащенного дыхания, прервала свою тираду. – Значит, ты хочешь, чтобы я направила тебя на новые интервью?..

С официального «вы» Юлия Владимировна перешла на фамильярное «ты», что показалось мне тревожным звоночком. Я закусил губу и забарабанил пальцами по застеленному клеенкой столу.

– Ну да… – пролепетала моя девочка. Наверное, она была очень изумлена «непонятливостью» Юлии Владимировны.

– А о том, что было у тебя на вчерашних собеседованиях, ты ничего не думаешь мне рассказать?.. – с лисьей вкрадчивостью поинтересовалась Юлия Владимировна.

– А что я должна рассказать?.. – машинально спросила моя милая. Ее худенькие плечи – затряслись. Она – конечно – поняла, куда гнет Юлия Владимировна.

Я тоже это понял. Савелий Саныч, возможно, не стал заявлять на нас в полицию или суд (кому охота толковать на судебном слушании о своем позоре?) – но наябедничал, как детсадовец воспитательнице, в «Бригантину».