Моя тюрчанка

Мне казалось: это не Саади, а я сложил стихи, похожие на плещущие о песчаный берег синие морские волны. И эти стихи – о моем нежном влечении к милой Ширин. Я не читаю слова из книжки – слова, будто бы, сами рождаются в моем охваченном пламенем сердце. Как и у Саади, моя любовь – жертвенная. С тех пор, как я вручил свою душу прекрасному тюркскому ангелу – судьба обрушила на нас целые лавины камней, валуны и отломанные вершины утесов, как бы проверяя наше с любимой взаимное чувство на прочность. Будто через терновые кусты – в кровь рвущие шипами кожу – мы пробиваемся через выставленные злюкой-фортуной заслоны.

Во всем, что с нами происходит, много нелепого, анти-рационального, трагикомического. В обширном термитнике-мегаполисе, где даже на стены гаражей и почему-то не снесенных старых деревянных построек налеплены объявления «Приглашаем на работу» – не может трудоустроиться девушка с руками-ногами и с головой на плечах. Влюбленный парень, пусть и с завихрениями в мозгу, но вполне способный отвечать за свои слова и поступки – по приговору психиатров не имеет права прописать у себя в квартире свою темноглазую зазнобу, которой хотел бы подарить весь мир и ради которой прошел бы сквозь жаркий огонь и нырнул бы в ледяную воду. Пока жулики типа Бахрома Мансурова и Анфисы Васильевны, никого не стесняясь и даже бравируя своей наглостью и безнаказанностью, стригут с несчастных мигрантов треклятые червонцы, как шерсть с овцы, две любящие души должны второпях подыскивать официальную работу для одной из этих душ, дабы та не стала объектом преследования для миграционной полиции, изгоем, «преступницей».

Смеяться тут или плакать?..

Можно смеяться, а можно и плакать. Смеяться, захлебываясь солеными слезами. Но главное – не отпуская руки возлюбленной – идти вперед, проламывая или опрокидывая любые препятствия, будь то кирпичная стена, колючие заросли или торчащие из земли металлические колья. Все, что я знал: я не оставлю Ширин. Либо мы вместе завоюем себе место под солнцем, гарантированный кусок хлеба и относительный покой – либо… либо мы умрем вместе. Мне казалось: именно об этом стихи гения Саади, который еще в тринадцатом столетии зашифровал в своих газелях и касыдах все тайны нашей с любимой судьбы.

Волшебная сила поэтического слова подхватила меня, как волна – щепку. Я декламировал – иногда без подглядывания в книжку угадывая рифму. Мурашки пробегали у меня по спине, а губы дрожали. Ширин не отрывала от меня глаз, которые – казалось – лучились светом. Вся она была охвачена волнением – трепетала, как лист под легким весенним ветерком. Я читал до тех пор, пока не начал хрипеть и сбиваться. Тогда моя девочка забрала у меня книгу, положила ладошку мне на грудь и тихо сказала:

– Спасибо.

Где-то с минуту мы сидели, почти не шевелясь, только чуть учащенно дыша. Магические напевы сладкоголосого Саади еще звучали у нас в мозгу. А сердца точно отбивали ритм стихов персидско-таджикского кудесника. Моя девочка сказала наконец:

– Ну что?.. Помоемся – и спать?..

После гигиенических процедур в ванной, мы вернулись в спальню. Я первым забрался под одеяло. Моя милая, не торопясь, обнажилась, погасила свет и тоже легла. День выдался непростой: сначала – неприятный разговор с Юлией Владимировной, сорвавшейся на откровенное хамство, звонки двум жуликам, действующим под вывесками кадровых агентств; потом попытки отвлечься – долгая прогулка по лесопарку с кормлением уток, посиделки в бистро, вкусный ужин и, под занавес, чарующие стихи Саади. Я не знал: может милая утомилась и хочет заснуть без любовных утех?.. Я нашарил под одеялом руку Ширин и сплел свои пальцы с пальцами любимой. Я готовился так и уплыть по реке сновидений – легонько сжимая пальцы своей красавицы. Но моя девочка решила иначе.

Она положила мою руку себе на грудь. Дыхание Ширин стало более напряженным и громким. Не сговариваясь, мы горячо, жадно прильнули губами к губами. Кровь стучала у меня в висках, а по телу точно пустили электрический ток. Быть может, самая сладостная вещь на земле – прижать к себе свою любимую девушку, голую и желанную; так, чтобы вас не разделяла даже тонкая ткань белья.

Если воспользоваться выражением из одной старинной книги сказок – эта ночь была не идущей в счет ночей земной жизни, потому что мы, счастливые любовники, как бы вознеслись на небеса. Я был точно праведником в тенистом, полном цветов и плодовых деревьев раю с журчащими ручейками, а Ширин – нежной гурией, награждающей меня за все совершенные мною в подлунном мире добрые дела. Да что там рай!.. Вместо заоблачного эдема царством удовольствий для нас стала спальня с широкой кроватью. И милая соединялась со мной в соитии не за какие-то мои заслуги перед богом, перебирание четок или пожертвования духовенству – а просто потому, что любила меня.