Моя тюрчанка

Пока Савелий Саныч отдавал по телефону команды Изольде Ивановне, я обежал глазами кабинет. Как бы передать на словах свое впечатление?.. Наверное, так: личные покои то ли польского короля, то ли римского цезаря, то ли турецкого паши. В общем, какого-то супер-пупер персонажа. Но, главное, страдающего глубокой эротоманией. Падкого до девушек – но, возможно, и до мужчин. А то и до животных – братьев наших меньших.

По углам кабинета торчали резиновые куклы наподобие той, которую мы видели в прихожей. Две – «обнаженные» (если можно так сказать о кукле); а две наряжены в почти ничего не скрывающее кружевное белье. Нашлось место и для выполненной в античном стиле статуи Аполлона: солнечный бог с луком и с колчаном стрел за спиной сверкал непомерно большим мужским «достоинством», подходящим, скорее, ослу или жеребцу. По стенам – развешены многочисленные картины.

На одной, выполненной в духе древнеегипетской росписи, изгибались, как змеи, смуглые юные танцовщицы, весь наряд которых состоял из золотой повязки вокруг бедер. Другая картина – «индийская»: синий Кришна ласкает оголенные груди прекрасной пастушки Радхи. На третьей картине – «японской» – самурай в халате и с пучком волос на затылке слился в любовном экстазе с юной девушкой в задранном кимоно, одной рукой обнимающей за шею своего мужчину, а в другой держащей веер. Были еще «греко-римские» картины с рогатыми козлоногими сатирами, насилующими нимф. «Арабские» – по мотивам эротичных сказок «Тысяча и одной ночи». Дизайнер, оформлявший кабинет, имел – похоже – цель показать, как предавались плотским утехам в разных традиционных цивилизациях.

Нашлось, впрочем, место и картинам в современном фотографическом стиле. Правда, некоторые из них были тоже на древние мотивы. Восточная женщина – полуголая, в прозрачной кисее – обнимала льва. Подпись под картиной гласила: «Клеопатра и лев». Мужчина, в тюрбане и с острыми усами, пьет вино у фонтана, окруженный стайкой полураздетых девушек с развевающимися волосами и с золотыми браслетами на запястьях. Подпись: «Падишах Акбар в саду со своим гаремом».

Другие картины были без «закоса под старину». На них, на фоне роскошных интерьеров, занимались сексом люди нашего «потерянного» поколения. Причем не только мужчины с женщинами. Меня чуть не стошнило от «гениального полотна», на котором ярко накрашенная девушка в сползающем лифчике и капроновых чулках раздвигала ноги под лохматым длинношерстным псом. Соседний «шедевр» изображал двух голых парней. Не то что б я был отчаянным гомофобом, но дольше трех секунд любоваться этим «произведением искусства» не смог.

Картины занимали три стены обширного кабинета. Четвертую стену заслонял стеллаж со множеством вместительных полок. Одну целиком занимали фаллоимитаторы и вибраторы. Вторую – мастурбаторы. Игрушечные члены напоминали толстые сосиски и сардельки. Некоторые были с «мошонками»: ни дать, ни взять сосиска с яйцами. Бог ты мой!.. Неужели бедные одинокие дамы запихивают в себя эти стручки и сладко стонут от удовольствия?.. Искусственными половыми губами «улыбались» мастурбаторы. Эти мужские бирюльки напоминали мне огромных улиток. Меня аж передернуло. Хорошо, что кофе еще не подали – я обязательно расплескал бы чашку и пролил напиток себе на штаны.

Еще на паре полок выстроились маленькие фигурки и статуэтки. Почти все они изображали голых женщин с разной степенью реалистичности. От очень условной египетской богини Хатхор с выпуклыми грудями и в короне в виде солнечного диска между коровьих рогов – до каких-то (прости господи!) проституток, застывших в самых непотребных позах.

Мне было не по себе среди всего этого океана похоти, где искусственные фаллосы стрелами или дротиками целились на тебя из каждого уголка, а мастурбаторы как бы разевали в твою сторону розовые пасти. Каково же приходилось на этой выставке плотских утех моей Ширин – хрупкой и нежной девочке – да еще в присутствии мужчин?.. Милая так не поднимала глаз от носочков своих сапожек. Я и сам сидел, как над горячим чайником, чувствуя, что свекольная краска заливает мне лицо. И только здоровенный, как медведь, Савелий Саныч, развалившись на своем троне, не отклеивал с лица почти добродушную, чуть снисходительную улыбку. Господина гендиректора явно забавляло наше с Ширин смятение.